Анатолий Андреев - Девять

Я чувствую себя венцом вселенной, я, а ты, Плиний, несколько мешаешь мне наслаждаться этим космическим чувством. Ты как заноза в заднице. Думаю, в конце концов, именно ты поможешь мне увеличить наслаждение до возможных на Земле, здесь и сейчас, пределов. За дело, камрад. Даю тебе девять лет. И не надо огород городить!

– Почему девять? Это великое социальное ноу-хау. Мне потребуется хотя бы жизнь одного поколения.

– Ничего не знаю. Девять – и точка. Ждать я не умею. Желаю все и сразу. Твоя долгая жизнь растянется аж на целых девять лет. Все вопросы к моей божественной интуиции. Я, экстрасенс класса А, имеющий чёрный пояс и девятый дан, – повелеваю. Ю маст ноу, как сделать ноу-хау. Бюджет – девять миллионов евро в год. За девять лет и девяносто миллионов (с учетом уже вложенного) можно перевернуть весь духовный мир, если этот мир, конечно, существует. Ровно через девять лет эта лавочка, если она, конечно, не начнет приносить прибыли, закрывается. Время пошло. Отсчет с девяти вечера девятого сентября сего года…

И давай начистоту… Ты ничем не рискуешь – а это в корне неправильно. Вся наша цивилизация против такого паразитарного подхода. Все должны рисковать, если они хотят добиться результата. Заключим-ка мы пари, как деловые люди. Не добудешь культурной ценности, без которой, как ты уверен, уже невозможна сама жизнь и которая приносит кайф, «обостряющий все наслаждения жизни до пределов немыслимых» (цитирую тебя), я отымею твою Алису в жопу у тебя на глазах. И это будет торжество духа над плотью, ибо плоть и станет духом. Это будет символическим актом, который перевернёт представления о человеке. А примешь мою веру, приходи со своей верной подругой хоть завтра: моя победа мне дешевле обойдется. Будем с тобой одномандатники. Только не надо мне втирать о новоязычниках, козлах из кустов и прочей лабуде. Все это хилое мудачьё. Они Толстого не читали. Просто хотят потрахаться и посылают на х… культурные табу – то, о чем представления не имеют. Для них торжество плоти не есть торжество духа, это бездарное блядство – карикатура на мою жизнь и философию.

С ответом не тороплю. До завтрашнего утра.

Последние три слова я произнес про себя раньше, чем услышал их от Вени. Стиль его юмора я знал уже лучше, чем он сам.

– А дай-ка мне таблеточку, – попросил я, нарушая клятву, данную себе же.

– Вот это по-нашему, это гораздо ближе к истине, – сказал Веня, изучая меня глазами.

В этот момент в комнату вошла девица в коротком халатике. Веня щелкнул пальцами – и халат с нее как ветром сдуло. Не стесняясь моим присутствием, Веня разоблачился столь же быстро. Я увидел то, что видел уже много раз. Вот вам портрет Вени Гербицита (подпольная кличка Фантомас, он же Барон д`Огород, он же Герби, Великий Диктатор, Босс, Маркиз, Адольф, Вензель, Хозяин – кличек у него было немало, что-то около девяти; причем в разные периоды его жизни, которые начинались и заканчивались у него совершенно загадочно для непосвященного, он предпочитал разные, всякий раз другие имена, которые, впрочем, придумывал не сам; неудивительно, что люди путались и со страху называли его как бог на душу положит, все больше Барон или Босс; что касается меня, то я, подчеркивая его самотождественность, неизменно называл его Веня, иногда облаивая кличкой).

Не гигант, но рослый мужик, под метр девяносто, крепкого сложения, все еще рельефные мышцы – бывший спортсмен поддерживает себя в неплохой форме, разве что бока вокруг живота облегает поясок жировых отложений; до блеска выскобленная голова, тело абсолютно лишено волосяного покроя, выбрит даже неожиданно жирноватый лобок, и сиротливый, словно искусственно, несколько набок, вставленный в тело член свисает утомленным, высунувшимся невесть откуда удавом. Из волос на теле только светло-рыжие брови и такие же ресницы; их, слившихся с цветом лица, конечно, не видно, и о Вене хочется сказать: этот экземпляр покрыт великолепной, отлично выделанной смугловато-желтой кожей белого человека. Нечто действительно в духе современного Фантомаса. Что касается глаз, плотоядно выделяющихся благодаря отсутствию бровей и ресниц…

Они до степени карикатуры невероятно гармонировали со всем «кожаным» обликом: взгляд был нависшим и тяжелым, и цвет глаз, каким бы он ни был, казался желтовато-коричневым. Бывали моменты, когда мне казалось, что в каждый Венин глаз вставлено по луне.

Я пришел к себе в номер 117, положил на язык таблетку и запил ее водой.