Олег Мироненко - Бессмертие. Трилогия. Часть III

Младенца сразу забрала в свою избушку яга, осведомившись предварительно у русалки: «Как назвали-то? Кириллом, поди?» И с той поры и до настоящего дня главной обязанностью лешего стал сбор трав и корешков, из которых бабка, не доверяя никому, варила свои отвары, нещадно браня лешего, если он не удосуживался в срок раздобыть редкий первоцвет, или, того хуже, самовольно приносил туесок каких-либо ягод. «Ах ты – кочка болотная, аспид недоношенный, ворвань протухшая!» – бушевала тогда яга. – «А ну, давай – жри своё подношение; давай-давай, гнилушка ты подколодная, мочалка ты ежовая – да не бойся: я уж прослежу, чтоб ты сразу-то не издох!» Если русалку яга откровенно избегала, то лешего без зазрения честила по любому поводу. Да ещё и кота науськивала.

С котом у него вообще не заладилось. Сначала тот всё кружил рядом, подмигивал и предлагал создать артель по производству какого-то киселя, при этом предлагал ему свою вечную дружбу и половину доходов – сорок процентов. После недоумённого отказа лешего ушастый барыга обиделся, наладил отношения с бабой-ягой и стал мелко и по-подлому отравлять лешему жизнь. То нашепчет яге, что «перерожденец» критически отзывался о её методах кормления ребёнка, то подкинет в лукошко бузины, а то и вообще пустит слух, что «леший-то наш – никакой не леший, а замаскированный под него морской конёк, русалкин, стало быть, любовник», и в доказательство сего несколько ночей подряд дико ржал и скакал по берегу, имитируя необузданную страсть скинувшего чужое обличье конька, пока наконец не был отловлен осерчавшим дядькой и не отправлен на остров Буян помышковать пару-тройку дней. Получил он тогда нагоняй за самодеятельность и от бабы-яги, после чего перестал сублимировать, а деятельность своей кипучей и вредной натуры направил на предотвращение контактов лешего с дитём, за что и получал от яги в течении изрядного времени приличную надбавку к положенному вековыми обычаями рациону. Выглядело это так. Наделает, бывало, леший свистулек да погремушек, чтобы мальчонку побаловать, и где-то на полдороге к избушке яги наткнётся вдруг на вольно развалившуюся здоровенную кошачью особь, урчащую что-то себе под нос. И не то, чтобы обойти её было никак нельзя, но почему-то каждый раз останавливался леший и прислушивался к этому бессвязному, в общем-то, бормотанию, а потом и присаживался рядом, а потом и ложился. И просыпался уже часов эдак через двадцать в каких-то зарослях, о существовании которых и не подозревал, да ещё и полдня тратил на дорогу домой, ходя по кругу, как будто сам себя сглазил. Однажды леший всё-таки осерчал на затейника, и, обнаружив его на пути, уши развешивать не стал а взамен напустил на говоруна диких пчёл, которые слушать того тоже не пожелали и зашугали до полусмерти. В отместку кот поставил на лешего обманом уведённый у богатырей силок, в который леший быстренько и угодил, вывихнув ногу, после чего прилюдно пообещал животному неслыханную кару. Кот, поняв, что на этот раз опасность над его шкурой нависла нешуточная, ушёл в подполье и был вытащен оттуда за шкирку хозяйкой подполья, бабой-ягой, которой быстро надоело расточать свой темперамент в прямых сварах с «перерожденцем».

Прямая война кота и лешего прекратилась, когда мальчик в одночасье подрос и шустро стал убегать из-под опеки яги, ловко проскальзывая в открытую дверь прикорнувшей в теньке избушки, семеня затем маленькими крепкими ножкам по всему Лукоморью. Он частенько навещал лешего, сидя рядом с ним на крылечке и наблюдая, как тот вырезает свистульку или чинит одёжку. На берегу моря его ждала русалка, неистощимая на рассказы о подводном мире, не видимом глазу. Богатыри без меры баловали глазастого мальчугана чем ни попадя, забирая его с собой и в чащобу, и даже на стражу. Кащей разрешал ему играть в своём подземелье. Забегал мальчик и на болота к водяному, где его осторожно щекотали кикиморы. Кот всё пытался рассмешить его своими россказнями, сам, бывало, до слёз изойдётся, да всё бестолку: смотрит на него отрок, кивает, да и уходит невесело, думая о чём-то своём. Только к черномору Кирилл до поры до времени не захаживал…

Небо раскололось на части, и тут же вдарило так, что у лешего зазвенело в ушах. Он помотал головой, прогоняя оторопь, и вдруг… тревожный наэлектризованный воздух прорезал далёкий вскрик:

– Андрей!

Леший вздрогнул, задыхаясь, выбежал из избы – и тут сверкнуло ещё раз, прямо у него перед глазами.

И он упал в зашумевший дождь.