Геннадий Васильев - Времена жизни. Рассказы

– Ты пиво купил?

Я кивнул.

– Пошли. Хулиганство оформлять будем.

…В «обезъяннике», куда обычно собирали алкашей и бомжей, я сначала долго не мог прийти в себя от такого поворота собственного сюжета.

А потом стал смеяться. Я понял, что многого в этой жизни еще не знаю. И не только потому, что ничему и никогда не учился – просто потому, что жизнь не вижу, хотя и смотрю на нее.

Я понял, что жизни, как любой науке, надо учиться.

И я стал учиться жизни.

В детстве он тонул. Да кто не тонул в детстве? В речном затоне формировали плоты, потом их тащили по реке буксиры в неведомую даль. Бревна для плотов – лиственница ли, сосна мачтовая, он не знал – свободно плавали у берега, оцепленные, чтобы не унесло течением. Целое поле. По древесному полю можно было бегать, имея сноровку: мокрые бревна крутились в воде, и надо было успеть перепрыгнуть на другое, прежде чем бревно под тобой повернется мокрым боком. Он не успел и провалился между. Бревно под руками крутилось, удержать его было невозможно, и он тонул. Плавать не умел. Обиднее всего, что все происходило в трех метрах от берега. Напуганные друзья-пацаны бегали у кромки воды и кричали: «Тонет!» Спас его соседкин квартирант. В два прыжка перемахнул расстояние, отделявшее от берега, схватил под мышки, швырнул на траву. Глянул в выпученные глаза – и влепил подзатыльник, от которого он на секунду ослеп.

– По гроб жизни должен будешь мне, пацан! – сказал спаситель и ушел, матерясь.

Благодарность за спасение смешалась с чувством безотчетной неприязни. Выходит, тот его в долг спас. А долг – то, что рано или поздно придется возвращать. По малости лет он, конечно, не мог так думать. Думал потом, когда вспоминал. Бревна еще долго крутились перед глазами, готовясь накрыть его навсегда. И затылок ныл, вспоминая подзатыльник.

Этот квартирант, снимавший у бабки-соседки угол, был студент техникума. Странный человек. Однажды бабка застала его лежащим головой на пороге – глаза закрыты, язык вывален, пена. Эпилептический припадок. Бабка с перепугу села на пол и заплакала. Он открыл глаза, спрятал язык, вытер пену: «Чего плачешь, старая? Не плакать – „скорую“ вызывать надо. Репетиция это была. В следующий раз за врачом беги». Она не поняла ничего. Стала относиться к квартиранту с боязнью. Но гнать не торопилась: ждала обещанных денег. Он задолжал, клялся уплатить вдвое: «Работа у меня тут наклевывается денежная, заживем! Долг отдам и еще сверху посеребрю!» Она и ждала.

А его посадили.

Когда милиция приехала, завыла сиреной, он снова упал на порог, спросил: «Помнишь, что говорил? За врачом беги, не то…» – и погрозил волосатым кулаком. Вывалил язык, пустил пену, закрыл глаза, задышал припадочно. Бабка милиционеров встретила, икая от страха. Молча показала на припадочного. Старший подошел к телу, отвернул веки. Пнул несильно в ребро:

– Вставай, эпилептик сраный! Не знаешь даже, что при припадке глаза закатываются. Сестра у меня болезнью этой болеет. Нашел, кого дурить.

Квартирант перестал придуриваться, дал надеть на себя наручники. Бабка схватила его за рукав:

– А деньги?

Тот криво усмехнулся, кивнул на милиционеров:

– У них теперь проси, старая. А за меня свечку поставь, если умеешь.

Тут же провели обыск. В середине толстой книги «История Коммунистической партии Советского Союза» страницы были причудливо вырезаны. Контур напоминал пистолет. Пистолет в эту нишу и помещался. Только теперь его не было.

– Твое оружие? – негромко спросил старший, вынимая из сумки целлофановый пакет с черным предметом. На арестованного он не глядел.

Тот снова усмехнулся, не ответил. Старший так же не глядя и, кажется, несильно ткнул предметом в живот – студент охнул, согнулся, двое других в форме его подхватили. Старший махнул рукой – парня увели в машину.

Перепуганную бабку ни о чем спрашивать не стали. Зато она насмелилась, спросила – что натворил-то? Милиционер посмотрел на нее внимательно, вдруг снял фуражку, сел:

– А расскажу, пожалуй.

Студент с двумя такими же, как он, совершил вооруженное ограбление. Это по науке. На деле же они остановили на дороге ехавшего с фермы тракториста, думали – он с зарплатой. Грозя самодельным пистолетом, согнали с трактора. Мужик оказался с норовом, как-то исхитрился прихватить из кабины монтировку, выбил пистолет, стал охаживать ближайшего. Двое других, однако, подмяли его, оглушили, вывернули карманы. Денег у тракториста оказалось – 15 копеек, и те одной монетой. От вскипевшей злости и нахлынувшего страха троица изуродовала мужика его же монтировкой до полусмерти и скрылась, забыв пистолет. В больнице тракторист умер.