Антон Пинигин - А почему бы и нет? Старые стихи

Ворона клюнула в башку – видно перьев не жаль.
А по дороге на Москву пьяный дворник лежал.
И похмельные собаки разодрали штаны,
Отобрали все пожитки и бегом из страны.

А в вагоне дым и гарь – закоптился машинист.
Написать письмо домой – оторву последний лист.
Да печаль не унялась – по-английски уходил,
Не закрыл в двери замок, и вино на пол пролил.

На востоке спозаранку загорелся пожар,
Дунул ветер аж мост через реку дрожал.
Ну а поезд все тянул, уходил в тоннель.
Проводник чуть живой предлагал постель.

На полях туман и рядом деревенька стоит.
Там пастух в стогу от бабы самогон хранит.
А коровы все неспешно наедают бока.
Я за их простую жизнь подниму бокал.

На перронах старушки предлагают товар.
От товарного состава потянулся угар.
Надо было автостопом мне поехать туда…
Да решил, что так быстрее – ленивый чудак.

Ворона клюнула в башку – видно крыльев не жаль.
Я из ржавой жестянки смастерю медаль.
Нацеплю шутовску шапку – дома сделал её,
Чтобы поняли в столице настроенье моё.

Сквозь пепел войны и невиданный свет,
Сквозь стальную надежду и живую любовь,
Сквозь сладкую горечь великих побед,
Сквозь сломанный нос и разбитую бровь,

Сквозь начатый день и соленый восторг,
Сквозь стены великой, великой страны,
Сквозь лед и огонь, и замерзающий морг,
Сквозь лица друзей возле черной стены

Я мимо пройду, не задев никого,
И брошу свой след в лицо мостовых
И душу закрыть, не поняв одного —
Людей не осталось как таковых.

Как житель города Помпея
Я что-то как бы предвкушаю
Я вижу, как ревет вулкан,
Но я людей не понимаю —

Видят же, что бог злиться
Вот-вот огонь придет с небес
Но веселятся и пируют, суки,
У них в крови лукавый бес.

И я бегу и призываю:
«Пожалуйста, уйдите в тень!»
Но здесь меня не понимают —
Для них пришел последний день!

Утренний дождь распался на асфальте.
Выхожу из дома надышаться ветром.
Подставляю лицо бьющим каплям воды,
Кружусь по лужам, расставив руки по сторонам
Ловлю движенье тяжелым телом.
Глаза в глаза смотрю на небо,
Дышу, кричу, смотрю и слышу —
Он здесь, но далеко… далеко…

Карандашиком в блокноте
Я пишу картину жизни.
Спотыкаясь о линейки,
Буквы пляшут на странице.
В каждой строчке, в каждой ноте
В Солнышко смеюсь. Огрызки
От кусочка осетрины
Я докушаю в конце.

Плачет жалобная книга
В магазине сквозь проем
Да смеётся грозным смехом
Ножик в сапоге моем.

Смешным зверьком смотрю в окно.
Там ноги ходят и люди с ними.
А я смотрю и мне все смешно,
Как быстро все стали другими.
От нечего делать я ковыряю в носе
И мягкой лапой вожу по стеклу.
Там кто-то душу где-то бросил…
Слеза стекла по моему лицу.

Струю воды переломили пополам
Покрыли дорогу мне белым ковром
И через реку новый мост в три дня возвели…

Сжимая руки под дубленкой
Ты улыбнешься мне лукаво
За холку потреплешь, ослабишь ошейник…

Перо не слушалось руки —
Я давно ничего не писал.
И вместо каждой новой строки
Я видел красный стоп-сигнал.

Я почти забыл про рифмы
Я почти забыл про такт
Я давно не слышал звук нимфы
Я давно не входил в контакт

Но я все ж нашел в себе силы
Прекратить гниение души
И, загнув свои гибкие жилы
Мне ангел говорит: «Пиши!»

Повесели на стенку игрушку
И забыли. Ушли дети играть.
А мишка висел и плакал
И слезы текли на кровать.
Так часто бывает с игрушками —
Ведь дети растут и растут:
Другие заботы, новые игры,
Школа, потом институт…