Виктор Бейлис - Старик с розами. Рассказы… и другие рассказы

– Эту скульптуру я назову, – и он торжественно вытянул вперед руку, – ХЕР ПОПОВА! В честь чего сейчас и облуплю об него яйцо. Все участники ритуала приблизьтесь (это ко мне)!

Я встал со своего места и подошел вплотную к ритуальному объекту.

Анатолий достал из мешка яйцо и острым концом нацелил его на артефакт. Результат столкновения двух объектов оказался для всех неожиданным. Мы даже непроизвольно охнули. По случайности приятель уложил в мешок одно несваренное яйцо, и хер Попова красовался теперь залитый желтком, подобно облитому кровью ритуальному идолу, предназначенному для дефлорации юных дев.

– Так даже лучше, – удовлетворенно сказал создатель скульптуры, мы провели обряд освящения (или посвящения, – как правильно?). Скульптуру даже не нужно ошкуривать, не пройдет и двух месяцев, и она будет лосниться от захватанности руками и ручками, да, да, ручками, Попов, – вот увидишь!

– Анатолий, – вкрадчиво спросил я, – ты это заранее придумал?

– Что именно?

– Ну, вот это… сырое яйцо?

– Клянусь! – забожился Анатолий (а я все же не верил). – Я бы сейчас съел одно, да больше нету. Вот клянусь!

– Я тебя угощу, – сказал я, – я наварил яиц на четверых.

Он с удовольствием принял яйцо и тотчас облупил его, согласно своим принципам, разбив скорлупу об собственное изделие, которому пророчил большое будущее.

Подкрепившись, мы решили продолжить сбор грибов и пошли по манившей нас тропке. Было много мухоморов, а я слышал, что они не вполне несъедобны, то есть они скорее галлюциногенны, чем ядовиты. Я спросил об этом у более опытного Анатолия, и тот ответил, что, во-первых, видов мухомора множество и некоторые из них не просто съедобны, но деликатесны, взять хоть мухомор Цезаря; во-вторых, зная, как приготовить, можно употребить практически любой гриб, за исключением особенно горьких на вкус, каковы, например, ложные белые. В-третьих, мне следовало бы знать, что для своей самой последней трапезы Будда выбрал именно мухомор, да-да вот этот самый, всем известный, с красной головкой в белую крапинку. Наконец, в Сибири знатоки (с особой целью) едят мухоморы с тем условием, чтобы едоков было не меньше трех. Это не по аналогии распития на троих, просто через какое-то время едоки начинают чувствовать, что они возносятся, а эта стадия требует жесткого контроля напарников, оптимальное количество которых должно равняться трем: двое друг с другом не справляются.

Я слушал с интересом, не забывая при этом класть в корзину попадавшиеся мне знакомые грибы. Вдруг мы оба разом остановились.

– Раньше здесь этого не было, – озадачился Анатолий.

Мне же оставалось лишь вспомнить, что этот пруд мне уже являлся прошлой ночью, но только давеча я, ощутив какую-то загадочность водоема, но не запомнив, в чем именно состояла необычность, теперь мог разглядеть все в подробностях. Пруд, заросший ряской, был как бы поделен невидимой чертой пополам. В одной половине неподвижно расположился белый лебедь, в другой – на одном месте в зеркальной позе стоял черный. Несколько минут мы молчали, ожидая, когда лебеди начнут двигаться, но они продолжали пребывать в неподвижности. Это почему-то разозлило меня, я поднял с земли палку и бросил ее в сторону черного лебедя. Лебедь и не подумал уворачиваться, палка попала в него, и мы услышали звук дерева, ударяющего по дереву. Птица была мастерски вырезана из дерева и раскрашена в черный цвет. Но зато белый лебедь встрепенулся и забеспокоился, захлопал крыльями и закричал неприятным тревожным голосом.

Одновременно послышались звуки музыки, я узнал ее: пел тенор

И дальше:

Мы пошли на звуки музыки. По дороге нам встретился старик, тот самый к которому мы стучались ночью. Он только что вернулся из Москвы и шел через лес домой от дальней станции, до которой поезда ходят чаще.

– Что это за пруд? – спросил Анатолий.

– Да это тут поселился недавно один – то ли немец, то ли еврей. Фамилия какая-то странная: Шванентайх, кажется. Здесь его зовут попросту: «Швайн». Сидел, видать, долго, ни с кем не общается. Вот он и устроил этот пруд. Все по науке, говорят, по каким-то чертежам. Лебедя приманил, вон того, белого. Летать не может – увечный. Второго, черного, сам смастерил. И герб себе на избу придумал – тоже с двумя лебедями. Да вы подойдите ближе, разглядите, вон изба-то рядом.

К избе действительно был прикреплен самодельный герб из раскрашенного дерева. Я не умею блазонировать, но два лебедя – белый и черный – были вписаны в герб, что бы это ни означало.