Геннадий Башкуев: Приводя дела в порядок (сборник)

– Ничего-ничего… – бубнил Папа. – Сядут у тебя батарейки…

Семен умирал уже раз шесть. Ну интересно было человеку – что о нем говорят родные и близкие, искренне ли плачут, отдают ли должное. Ложился, подлец, на диван, останавливал сердце и лежал такой торжественный – любопытствовал. Родные, конечно, убивались очень в первый и второй раз. А потом как-то попривыкли и спокойно ждали, что на третий день встанет Семен, как ни в чем не бывало, и начнет пилить всех. Дескать, теща хихикала неприлично, а вот тот вот и вовсе не зашел, не позвонил.

Семена очень огорчало то, что родные перестали убиваться, поэтому, начиная с третьей своей смерти, он еще и говорить начал. Совсем уж дикое зрелище стало – лежит покойный такой и с замечаниями своими лезет. Родные-то пообвыкли потихонечку, а вот посторонние люди пугались сильно.

В этот день Семен почему-то решил еще раз помереть. То ли с похмелья был, то ли чувством собственного величия преисполнился. Лег Семен на диван, сердце остановил и позвал жену:

– Этооо. Слышь? Как там тебя… Лена, а Лена? Иди-ка сюда быстро.

– Сам подойди. Я тут занята малость, – чем-то звякала на кухне Лена.

– Не-не-не, – скорбно сообщил Семен, – отходился я, по ходу. Все уж.

Лена появилась в дверях, недобро осмотрела усопшего и вздохнула.

– Опять? – спросила она. – Сколько ж можно-то, а? Не до развлечений сейчас.

– Какая-то ты не супруга даже, – обиделся Семен. – Нет чтоб подойти, пульс послушать. Где хоть какое-то «Сенечка, что с тобой?». Где «Сеня, Сенечка, не-еееет!»? У тебя муж умер или лампочка перегорела?

– Да пошел ты, – зло сказала Леночка. – У нас лампочки реже перегорают, чем ты умираешь.

И ушла звонить маме.

– Мама! Этот идиот опять умер! – плакала она в трубку. – Как я устала уже от этого, мама. Да нет, мама. Не обморок это и не потеря сознания. Это он на прошлой неделе практиковал. Он опять торжественно лежит и нудит на диване, мама. Нет, мама. Что значит – вынести и закопать, пока не очухался? Он же откапывается и приходит все равно. Что мне делать с этим всем, мама? Ты не приедешь?

– В гробу я его видела, – сурово сказала мама. – Чего я там не видела? Пусть лежит себе. Полежит дня три и очухается. Устала я уж скорбеть по нему. За последние полгода раза три уж скорбела. Слишком много скорби в моей жизни, дочь. Манала я такие тризны.

– Как же… Приедет твоя мама, ага… – нудил на диване покойник. – Она ж небось на танцы пойдет на радостях. Плевать ей на зятя. И тебе плевать. Хоть бы слезиночку проронила. Хоть бы скорую для вида позвала.

– Не буду я звать скорую! – закричала Лена. – Они к нам уже ездить отказываются. У нас одних справок о смерти шесть штук в шифоньере лежит. Они все действительные еще. Лежи себе так. Лежи, пока вновь не оживешь.

– Не буду я оживать! – уперся Семен. – Не для кого. Так и буду лежать тут мертвый. Пока не разложусь.

– Разлагайся, – бросила Лена и пошла переодеваться.

– Куда это ты? – спросил умерший.

– Не твое мертвяцкое дело! – отрезала Лена. – Буду по городу ходить, глотая слезы. Одна на одну со своим горем. – И ушла куда-то, хлопнув дверью.

Семену стало неимоверно жалко себя. Хотелось даже всплакнуть, но в этом состоянии слезы не шли почему-то.

– Один лежу в пустой квартире, – начал он монолог. – Какая мерзкая смерть меня постигла! Все, что в жизни сделано, все свершения – все напрасно. Никто не сидит в изголовье, никто не рыдает, никто не говорит шепотом. И эта ушла, как ни в чем не бывало.

По городу каблучками цокать. Деньги транжирить. У нее похороны на носу, а она деньги в кофейнях швыряет…

Когда вернулась Лена, покойный уже был в крайней степени пафоса и вещал во всю мощь:

– Усопший был хорошим товарищем! Гениальным, даже я бы сказал, товарищем! Деньги возвращал точно в срок… Тут эта сволочь, Васька, соврет, конечно. Но ведь не сможет он сказать, что не всегда возвращал даже, не то чтобы в срок. Но обо мне в этом состоянии либо хорошо, либо никак. Поэтому, Василий, рыло скорбным сделай и рассказывай дальше! Помню, как мы с Сенькой… это Васька так будет говорить… пошли на улице с девушками знакомиться. Ни одна! Ни одна не могла устоять перед искрометностью Сеньки. Теперь уж все. Спи спокойно, дорогой Семен.

Лена молча прошла к креслу и включила телевизор.

– Ой! А что это у нас ни зеркала не завешены? И телевизор? – взволновался покойный. – Обычаев не знает хозяюшка. И подсказать ей некому. Не до скорби сейчас маменьке ее. Маменька-то уж точно знает, что полагается делать.