Доктор Нонна - Жизни и судьбы

Может быть, если бы Григорий подошел к ней, обнял, прижал – как она прижимала его в ту ночь после бабушкиной смерти, – да, наверное, ледяная тишина и растаяла бы. Но Григорий знал только одно спасение от непрекращающейся боли – работу.

Он пропадал в клинике с утра до ночи. Иногда привозили мальчиков, таких же, как Женя. Он оперировал, и ему казалось, что он спасает сына.

…Буря, вздыхая, опять процокала в прихожую и заскулила под дверью. Тут же раздался звонок, и знакомый голос произнес:

– Григорий, это я, Кармит. Пожалуйста! Я же слышу, что ты дома. Может быть, ты сегодня меня впустишь? Григорий! Я знаю, я виновата… Прости меня! И Арону опять плохо. Легкие сохнуть начали. Совсем плохо. Они говорят, только трансплантация…

Григорий подошел к двери, постоял, кусая губы, но не открыл:

– Ты ни в чем не виновата. Уходи. Пожалуйста. Арону я сейчас помочь не смогу.

– Я тебе продукты привезла. Возьми?

– Мне ничего не нужно. У меня все есть.

– Вот. Я на дверную ручку повешу, потом возьмешь. Прости меня.

Познакомились они в больнице.

…Кармит была маленькой и худой. Копна жгуче-черных кудрей казалась неправдоподобно тяжелой для ее хрупкого тела. Женщине очень подходило ее имя – Кармит – «виноградник»: тонкая гибкая лоза и тяжелые блестящие грозди. Кармит все время сидела у палаты сына, с надеждой вскидывая блестящие от слез, похожие на мокрые виноградины темные глаза, едва в коридоре появлялся Григорий. Сперва он лишь слегка улыбался ей, не сбавляя шага – мол, с мальчиком все в порядке – потом начал ненадолго, на минуту-две, останавливаться. Она не сразу понимала сплошь состоящие из медицинских терминов пояснения, и он терпеливо объяснял еще раз, попроще.

Все говорили, что пострадавшего в теракте Арона может спасти только чудо: сломанные ребра ранили оба легких и повредили какие-то сосуды, так что сгустки крови создавали дополнительное давление. И вот этот высокий худой человек с большими руками совершил то самое чудо – Арон остался жив и даже поправляется. Ведь правда, он поправляется? Кармит хотелось все время говорить о своем сыне, хотелось, чтобы его спаситель, совсем не похожий на врача, снова и снова повторял ей, что «динамика положительная» и «оснований для беспокойства нет». Чтобы не отнимать у «спасителя» драгоценное время, она стала провожать Григория из клиники до дома. Он рассказывал, как проходит восстановление, и Кармит хотелось плакать и смеяться одновременно.

Валентина смотрела из окна на тонкую фигурку, идущую рядом с мужем, и чувствовала, как в груди поднимается жгучая черная ярость: как он может?! Значит, ему действительно на все наплевать – на… на… на Женечку… И на нее, на Валентину, наплевать. Наплевать, что она не может ни есть, ни спать, ни вообще жить. А эта черноволосая дрянь – да как она смеет!

Валя купила кислоту для чистки засорившихся труб, перелила в пульверизатор, из которого опрыскивала цветы, подумав, добавила туда еще хлорной извести – вспомнила, как в деревне баба Дуся плеснула в лицо соседке, что зарилась на Дусиного мужа.

Валентина долго стояла за выступом стены, вглядываясь в прохожих. Солнце уже легло на горизонт, когда она их увидела – Григория и эту тварь. Ничего, сейчас развратница за все расплатится!

Валентина покрепче сжала скользкий пластиковый флакон и подняла руку…

Григорий еще успел отодвинуть Кармит к себе за спину, а отвернуться не успел: Валентина уже нажимала на рычаг. Она в ужасе увидела, как муж прижимает к лицу руки, услышала крик Кармит – и безвольной куклой опустилась на тротуар, ничего больше вокруг не замечая. Приехавшие полицейские затолкали ее в машину. Женщина молча подчинилась. На следствии ей задавали какие-то вопросы – она не отвечала ни слова, перевели ее к психиатрам – она продолжала молчать, почти ничего не чувствуя. Только сердце как будто разрасталось, занимало в груди все больше места и давило вокруг, давило так, что в глазах чернело от боли.

Марина металась по съемной Наташиной квартире, бессмысленно хватая и роняя все подряд: сумку, зеркало, одежду, какие-то грязные чашки.

Экономя деньги на операцию Наденьки, женщина сняла самую убогую квартиру из тех, что можно было найти. А постоянная усталость не позволяла ей хоть немного привести временное жилье в порядок. Да и зачем? Оно же временное. Ободранные стены, липкий от старости линолеум в отвратительных пятнах, подтекающие краны, выщербленная раковина.