Елена Исаева - Про мою маму и про меня

Мама почувствовала, что перегнула палку. И тут же завелась в другую сторону с неменьшим напором:

– Я тебе «откажусь»! Ты мне это брось! Ты мне комплекс неполноценности не формируй! Меня на родительском собрании три мамы атаковали – чтобы их охламонов с тобой посадили.

– Да, – усмехнулась я, – я давно заметила, что я на мам произвожу гораздо большее впечатление, чем на сыновей.

– Это потому что у тебя золотой характер! – тут же нашла «плюс» мама.

Но я уже катилась по склону своего комплекса неполноценности, набирая скорость:

– Нужен не золотой характер, а длинные ноги!

Мама критически меня оглядела – и осталась вполне довольна:

– А у тебя и ноги длинные. Тебе надо только юбку покороче. А то кто же их заметит? За обаятельность и привлекательность надо бороться! Начинаем прямо сейчас! Ну-ка, пройдись!

– Ну, мам!

– Пройдись-пройдись.

Я прошлась.

– Ну-у… – разочарованно протянула мама . – Ты когда-нибудь видела, как ходит Софи Лорен?

– Нет.

– Выпрямись! Голову выше! Ноги до конца выпрямляй! Походка должна быть лёгкой и грациозной! Ещё раз!

– Ну, мам!

– Доставь мне удовольствие!

– Я же не Софи Лорен!

– Ничего, я из тебя сделаю нечто лучшее! Дубль два! – Мама вошла в раж.

И как раз в это мгновение в дверь позвонили. Позвонили нашим условным «соседским» звонком – три раза «дзынь-дзынь-дзынь». Это означало, что пришла баба Рая из квартиры напротив. Обычно я этому не очень радовалась, потому что баба Рая либо надолго маму отвлекала на всякие неинтересные темы, либо принималась меня воспитывать, что тоже не очень радовало. А надо было вежливо кивать и соглашаться, потому что ведь не объяснишь пожилому человеку, что у меня уже есть своё представление о жизни.

Но в этот раз я даже ей обрадовалась. Теперь мама отвлечётся на бабу Раю и не станет мучить меня своей идеей насчёт Софи Лорен, которая, между прочим, вообще кинематограф не моего детства.

Не думайте, что я сильно отвлеклась. Баба Рая, собственно, и стала персонажем моего следующего сочинения. И «услышанный рассказ» был услышан от неё. И я выбрала

«ВЫСШЕЕ ПРОЯВЛЕНИЕ ПАТРИОТИЗМА».

Руководитель литературного кружка велела описать внешность и манеру говорить… Внешность у бабы Раи была… Ну, обыкновенная бабушкинская такая внешность… Манера говорить… Немножко она подсвистывала, задыхаясь, потому что ушла на фронт в сорок первом году семнадцатилетней девочкой и в холодные осенние дожди, ночуя в лесах на земле под плащ-палаткой, заработала себе астму.

– Раиса Александровна, заходите, садитесь! – открыв соседке дверь, радушно произнесла мама.

– Чем это вы тут занимаетесь?

– Избавляемся от комплекса неполноценности! – отрапортовала я.

– Хорошее дело. Одобряю.

– Давай-давай! «Ходи шибче, белоголовый!» – не давала мне расслабиться мама, цитируя свой любимый «Необыкновенный концерт». – Ты себя должна нести как праздник и подарок! Дубль три!

Я прошлась, как мне казалось, легко и бодро.

– Слониха! Это даже не на двойку! – искренне огорчилась мама.

– Ну ладно! – заступилась за меня баба Рая. – Затерроризировала ребёнка! Сама-то попробуй!

– Пожалуйста!

Мама, надо сказать, прошла хуже, чем я.

– Да-а, девки! Походка от бедра должна быть! От бедра, я говорю! Как Лия Ахеджакова учит!.. Эх! Бывали и мы лебедями!

Баба Рая тоже встала, тоже прошлась по комнате, как ей казалось – замечательно. Мы все втроём рассмеялись.

– Не мучь ребёнка. Как бы она ни ходила, она это всё равно лучше нас делает! – Баба Рая тоже была честной и объективной.

– У неё конкурс красоты на 8 Марта объявили.

– Ой! – всплеснула руками баба Рая. – Да я б нашей девочке и так все призы дала! Даже если б она только на сцену вышла и просто постояла! Такая она у нас замечательная! Юная, стройная!

Мне это заявление, конечно, самооценку повысило, но я должна была оставаться реалисткой:

– Вы не объективны, баб Рай. Там знаете сколько таких будет – юных и стройных!

– Знаю… У меня тоже небось свой конкурс красоты был, – сказала баба Рая, сразу погрустнев.

– Когда?

– Как?

– А в сорок первом. В августе… Когда на фронт попала.

– На фронте – конкурс красоты?

– Ну, это так… метафора. Заявление с подружкой подали, я год себе накинула, скрыла – написала, что мне уже восемнадцать лет. И скрыла, что отец – враг народа. И Зинка поклялась, что никому не скажет. А то думала – не возьмут. Взяли. Отправили… на фронт. А там – распределение по частям. Командир нас в первый же день в шеренгу выстроил и как пошёл трёхэтажным крыть! «Дуры вы! Шалавы!» И всякие другие слова. «Дома не сидится! Приехали хахалей себе искать». Ну, тут он тоже другое слово‑то употребил – вместо хахалей, не при ребёнке будь сказано. «Жизни не жалко – лишь бы к мужикам поближе! Глаза ваши бесстыжие!» Верите, из всего строя одна я заплакала. Так мне обидно это показалось – я же Родину шла защищать. Остальные, гляжу, девки стоят, ухмыляются, переминаются с ноги на ногу. Командир орать перестал, подошёл, отдал мне хлеб на всех: «На, говорит, ты распределять будешь. Ты тут самая лучшая». Ну а на другой день начался настоящий конкурс красоты! Из разных частей стали командиры приезжать – подбирать себе в штаб секретарш, сотрудниц. Пройдут вдоль строя, оглядят. Кому какая понравится – ту и берут. Мы с Зинкой попали вместе – в пехоту. Начальник этого штаба на неё запал. И меня взял, поскольку ему две нужны были по разнарядке, а Зинка за меня попросила. Ну и пошли военные будни.