Мария Панкевич - Гормон радости

Было страшно, но весело. Она била в дверь кулаками, дверь комнаты пошатывалась, мы визжали. Один раз Клавдия решила утопить нас прямо из коридора и стала носить стаканами воду и подливать ее в щель между полом и дверью. Образовалась большая лужа, а мы, затаив дыхание, прикидывали, насколько же сильно Клавдия Карповна сумасшедшая.

Котики жили, мы росли, и однажды я привела в дом мастера, который сделал нам душ. Клавдия испугалась: противостоять моему напору и здоровому смеху паренька она уже не могла.

Шли годы, милиция все не приходила, сколько она ни бегала к соседям звонить (нашим телефоном она пользоваться отказалась изначально). Душ вышел на славу, мы плескались и не могли поверить такому счастью, и только мама повторяла, что нужно экономить электроэнергию. А вот Клавдия сгорбилась и все бормотала: «Только не убивайте меня! Дети, не убивайте!» Разговаривать с ней было бесполезно.

Однажды она не вернулась домой с прогулки, и мы объявили ее в розыск. Милиция не скоро, но сообщила, что наша соседка утопилась в Неве – мол, забирайте и хороните. Нарисовался бойкий племянник, предупредил всех, что перед смертью Клавдия завещала комнату ему. А еще через месяц на наш домашний телефон позвонили из милиции и попросили к телефону Петровича. Тот подошел, послушал, поворчал в трубку и бросил ее на рычаг. «Менты! – говорит. – Придумали еще: мы вашу жену Клавдию нашли, приезжайте, хороните. Я говорю, спасибо, я одну уже зарыл. Эдак никаких денег не хватит – все трупы им хоронить».

После этого звонка Петрович резко сдал, стал пить и умер во сне. Племянник за рекордное время успел проявить себя как незадачливый коммерсант, и банк забрал полкомнаты у него за долги. Белку с Чапой, которую мы упорно дразнили Стрелкой, забрали сестры Клавдии, а котики убежали во двор.

Когда цыганок выводят на прогулку, тюремный дворик оглашается жалобными песнями. Иногда им подпевают русские из других клеток: «Не в силах я эти цепи, цепи, мама, разорва-а-а-ать…» Мусора бьют в железные двери дубинками и орут: «Заткнитесь! Раньше надо думать было! Никто вас сюда не звал!» – не каждые уши выдержат эти стоны, у меня, например, абсолютный музыкальный слух.

С трех лет меня водили на фортепиано. Преподавательницу звали Жанной. Эта злобная барышня иногда хлестала меня линейкой по пальцам. Я никак не могла расслабить руки, держать воображаемое «яблочко». Жалобам на Жанну мама не верила – при родителях она по рукам не била, а была спокойна и строга.

В ответ мама рассказывала о своих школьных годах. В ее классе, например, географичка во время урока ковыряла длинной указкой то в зубах, то в щелях в полу – и этой же указкой лупила детишек по спине за неправильные ответы. Я должна была сделать очевидный вывод: с Жанной мне повезло.

На вступительных экзаменах в первый класс музыкальной школы я увидела в комиссии педагогов страшную Жанну и сыграла пьески отвратительно. Маме объяснили, что ребенок профнепригоден. Но та не поверила и потащила меня в Первую ДМШ, лучшую в городе. Там я никого не боялась, и утешили мою родительницу тем, что у ребенка абсолютный музыкальный слух, хороший голос и талант. Педагоги напрасно проявили демократичность и спросили, на каком инструменте я сама хотела бы заниматься. Предложили на выбор три: фортепиано, скрипку и виолончель.

На пианино я точно играть больше не хотела и чуть не расплакалась, когда объяснили, что все равно придется в рамках общего курса. Скрипку уже видела и слышала. А вот что такое виолончель, я не знала и поэтому выбрала ее. Педагоги были удивлены, но перечить не стали. Только мама сказала, что я дура. Стоило мне увидеть эту бандуру, как я сразу же с мамой согласилась.

Учительницу звали Лилия Ивановна. Ей было скучно заниматься со мной весь урок, поэтому она заставляла учить стихи – типа для развития памяти. Меня это раздражало, так что к одному из занятий я постаралась подготовиться особенно хорошо. Все сорок минут я рассказывала ей стихотворение Лермонтова «Воздушный корабль».

Говорила я медленно и выразительно. После строчек:

сделала длинную паузу, и на глазах у меня показались слезы. Я очень любила Францию.

Лилия Ивановна сказала, что стихи учить больше не надо.