Валерий Поволяев - Разбитое зеркало (сборник)

Через двадцать минут задержанные уже находились в комендатуре. И если по дороге они могли хоть как-то изловчиться, прыгнуть куда-нибудь в кусты или быстроногой вороной перенестись в кузов проезжающей мимо полуторки, то из комендатуры путь у них был один – на тот свет.

На следующий день Тихонова вызвал к себе замкомбата со смешной фамилией Циклер, предложил сесть. Глаза у Циклера были большие, по-библейски печальные, словно бы ему пришлось пережить нечто такое, чего никто никогда не переживал и что даже во сне увидеть было невозможно, а если такое неожиданно случилось, то покорно испустить дух, другого пути не было.

– Вы где так хорошо обучились боевой борьбе? – спросил Циклер.

– В Киевском пехотном училище.

– Недурно, недурно, лейтенант, – сказал Циклер. – Командир взвода вы хороший, лучше не найти, но мы вынуждены перевести вас в другое место, приказ будет подписан сегодня же. Нам очень нужны люди, владеющие боевыми искусствами. В группе по обнаружению диверсантов – острая нехватка. А это, лейтенант, плохо. Диверсанты немецкие нас могут вообще задавить, они совсем обнаглели. – Циклер помолчал, побарабанил прокуренными пальцами по столу, спросил неожиданно: – А как вы их нащупали, товарищ Тихонов? Ведь то, что они пришли к нам пакостить, на лицах их не написано, лица-то – обычные, крестьянские: точка, точка, запятая, минус – рожица кривая, – продекламировал Циклер, улыбнулся чему-то своему, – ничем от наших лиц не отличаются…

– У нас на занятиях подробно рассказывали о немецких диалектах и акцентах, у меня слух на этот счет идеальный, запоминаю звуки хорошо, вот я и запомнил. Пленные говорили на русском языке с хорошо выраженным баварским акцентом, вот и все. Осталось только крышкой накрыть насекомых, товарищ капитан. Все остальное – дело техники.

В тот же день Тихонов был переведен из батальона в спецгруппу по обнаружению диверсантов, а еще через некоторое время назначен помощником тренера по рукопашному бою.

Жизнь – штука удивительная, зигзаги иногда рисует такие, что и удивлению места не остается – фантазии не хватает на странные выверты и причуды. Ну кто бы мог подумать, что он, пехотинец, станет носить форму с голубыми летными петлицами?

В ночи, когда затихли и небо и земля, а восток мрачно, очень тускло озарялся огнями больших осветительных ракет, повисающих на парашютах, группа поднялась, попрыгала на месте, чтобы не было слышно ни стука, ни бряканья – ничего чтобы не выдало ее, – двинулась дальше. В сторону Волги.

– Долго нам еще идти? – глуховато, держась рукой за ушибленную осколком голову, спросил старшина Нечипоренко.

– Да если без помех, с легкими привалами, то ерунду – к завтрашнему вечеру могли бы быть у своих, но при нынешних обстоятельствах придется еще дня четыре попыхтеть. Ты же видишь, Иван, всюду немцы. Нам их не обойти никак.

– Да вижу все, – с досадою крякнул старшина.

– А раз видишь, то – вперед! Без страха и упрека.

Тихонов по обыкновению шел первым – он и подготовлен для этого был лучше других, и кулаком мог изуродовать противника почище, чем другой пистолетом, и умел лучше всех ориентироваться, а главное – загодя чувствовал опасность. На расстоянии.

В Киеве, в училище, ему на спор завязывали глаза и заставляли бегать во всю прыть среди деревьев. И Тихонов ловко, с плотной повязкой на глазах, на бегу безошибочно обходил деревья, ни разу не задел ни одного ствола. Курсанты дивились: как же это так удается? А вот так!

Таинственными сенсорными способностями обладал курсант Тихонов. Ему явно светила прямая дорога в разведчики.

Он бежал вслепую, все предметы, попадавшиеся по пути, ощущал едва ли не кожей своей, чувствовал изгибы стволов, набегавшие на него, издали засекал ветки, особенно колючие и цепкие, способные выдрать глаза и превратить уши в обычную лапшу, фиксировал подкатывающиеся под ноги пеньки, ямы и перекладины из досок, которые дотошные курсанты пробовали ставить у него на пути.

Да-а, редкостными способностями обладал курсант Тихонов. Его хотели перевести в кавалерийское училище, там было отделение разведки, но он отказался – Тихонова вполне устраивала матушка-пехота. На него попробовали нажать: корни-то у тебя, Тихонов, казачьи, отчего же ты нос в сторону от лошадиного хвоста и потертых стремян воротишь? Нехорошо, мол, товарищ Тихонов!

Но Тихонов твердо стоял на своем – у казаков, дескать, свои пешие были всегда… Да какие пешие! Их боялись солдаты всех армий мира, поскольку лучше борцов, чем казачьи пластуны, не было. Он стал первым борцом в своем училище, да и лейтенантские кубари в петлицы получил первым.