Владимир Гарасев - Время мертвых героев

Соберись давай. Раз он тебе понравился – делай, как учили. И самое первое – покажи, что твое душевное равновесие нерушимо, и не зависит ни от каких неожиданностей.

Она улыбнулась – с чуть заметным оттенком снисхождения:

– Тушкан, стало быть – вы?

Чувак за столом кивнул – тонкой улыбкой изобразив самоиронию. В этой улыбке казалось: я настолько хорош, что с удовольствием посмеюсь над собой.

– От слова «тушка»?

Она не хотела этого говорить. Она хотела сказать что-то такое, чтобы между ними сразу установились хорошие отношения. Хотела показать, что он понравился ей.

Но какая-то ее часть заявила протест.

Она сказала: не показывай этого. Сыграй легкий ироничный интерес к новому человеку – и только. Почти безразличие. Но сыграй так, чтобы никто не мог знать уверенно: это игра. Потому что обман – признак слабости. А сильные чуваки не любят слабых телок. Они хотят, чтобы телка была слабее их – но не слабой. Сыграй очень, очень легко.

И помни, что говорила об этом маман. На тысячу чуваков, которых приятно подчинить, приходится один, которому приятно сдаться. И это намного приятнее, чем подчинять. Не упусти эту возможность. И не обманывай, потому что такие чуваки презирают и посылают обманщиц. Сыграй так, чтобы игра была не обманом, а только демонстрацией того, что ты можешь играть. Покажи, что у тебя отличные карты – а потом просто брось их. В этом – самый большой понт, потому что на щедрые подарки в наше эмоционально нищее время не способен почти никто.

Тушкан засмеялся:

– Вполне вероятно! Но при этом – очень проворная и высоко прыгающая тушка!

– Я не согласна быть кроликом, – сказала она, – у меня есть имя.

Тушкан отрицательно покачал головой – и ни тени улыбки не явилось при этом на его лице:

– Нет, сударыня. Входя в сердце тьмы, люди оставляют имена в прошлой жизни.

И снова ему удалось сбить ее с толку. И заодно сломало ее праведное возмущение от нежелания называться… может, в этом все-таки есть некий смысл?

– В сердце тьмы?

– Тушкан, – сказал Хомяк, – не морочь людям голову. Не все читают те же книжки, что ты. И старые фильмы не все смотрят.

– Какие? – спросила она.

Тушкан тонко улыбнулся, и посмотрел на Хомяка.

Типа, цитировать и толковать тушканскую мудрость обязана свита?

Хомяк сказал:

– Да я их сам не читал. А кино смотрел, – он кивнул в сторону Тушкана, – Тушкан дал. Ну, типа чувак приезжает на войну во Вьетнам, а там полковник американского спецназа сходит с ума. Ну, и все мочат друг друга.

Тушкан засмеялся – весело и искренне, как смеются люди, никогда не делающие это со злом:

– Хомяк, за такую аннотацию Фрэнсис Коппола должен тебе стакан!

Хомяк посмотрел на Тушкана – она уловила в его взгляде непонимание – а потом перевел взгляд на нее:

– А книжка – это то, по чему сняли фильм. Старая. Только книжка не про Вьетнам, а про Африку.

Она посмотрела на Тушкана:

– Про Африку?

Тушкан кивнул – снова уже без улыбки:

– Да. Про те самые места, где мы имеем удовольствие находиться сейчас.

Где сердце тьмы, что ли? Забавно…

– И что там? В книжке?

Секунду он молча смотрел ей в глаза.

– Да в сущности, то же самое. То же самое, что и в фильме. Сначала кажется, что все относительно в норме. Относительно – но все-таки в норме. А потом понимаешь, что все сошли с ума… Но это очень старая история. Не думайте о ней.

Какое странное ощущение от этого его взгляда! Как будто у них – у нее и у этого Тушкана – общие эмоции. Как будто у них есть что-то единое, не разделяемое не «его» и «ее». Именно этого ощущения ждешь от секса…

Давно не ждешь, на самом деле…

И вдруг оно появляется – в офисе, просто от разговора, с человеком, которого она пять минут как знает.

Что-то было об этом в маминых сказках, которые та рассказывала подрастающей дочке на ночь…

«Не ври себе, красотка. Ты знаешь, когда телка впервые трахается с чуваком? В тот момент, когда впервые видит его. Или уже никогда. Но далеко не всегда в этом себе признается… Не ври себе, ври другим. Делай вид, что у тебя с ним ничего не было. А чтобы делать этот вид правдоподобно, можешь – в порядке исключения – наврать и себе. Про то, что ничего не было. Тогда ты сыграешь эту заведомо лживую роль так, что Станиславский не скажет „не верю“. А зритель, для кого ты играешь, будет думать – о, блин, да ее еще надо добиться!…»

Хочется сбросить туфли…

Ладно – пора начинать выступление. Зритель ждет!

Она прошла к бесхозному столу, и хозяйским жестом откатила задвинутое под него кресло.