– Ты чего, Лазарь Трофимыч, ты чего? – забеспокоился Петька, слабея от предчувствия.
Лазарь глянул сверху на маленького, помятого, словно изжёванного, Петьку и почувствовал – нет, ощутил – свою громадность и значительность, и пожалел, что это ощущение пришло в такой ненужный, постыдный момент. Злости не было, внутри было как-то нехорошо, но спокойно. Только подкатывала, как изжога, досада, обида на самого себя. И чем больше пьянел Петька от выпитого и от усталости, смявшей его после недавней борьбы с Лазарем, тем трезвее становился сам Лазарь. Он стоял почти вровень по высоте с деревцами, смотрел поверх них на взгорок, под которым и была облюбованная им с Петькой рощица. Там, на взгорке, на высокой, в три, четыре человеческих роста, жердине краснел флаг.
– Ты чего, Лас Трофимыч, ты чего? – как заведённый подвывал сбоку Петька. Он уже не верил в тяжёлое, давящее его спокойствие Лазаря, боялся этого спокойствия и извёлся в ожидании нового взрыва. – Ты чего, ёлки-палки, копишь-то?
Лазарь молча снял с ветки свой пиджак, одел его, перекладывая из одной руки в другую бутылку вина, и, сжав её за горлышко, как гранату, начал взбираться по склону, с силой втыкая в землю протез, чтобы удержать соскальзывающую по траве здоровую ногу.
– Лазарь Трофимыч! – крикнул вслед Петька.
Склон был пологий, ложбина, заросшая кустарником, неглубокая, и Лазарь, сделав шагов десять, был уже почти наверху.
– Ты дурак, Петьк, ты не поймёшь. – не оборачиваясь, отозвался он на его крик.
– Как пить вместе, так я понятливый… – обиделся Петька.
– Вот ты и пропил всё!
– А мне нечего было пропивать! Одни штаны чуть ли не с детства таскаю.
Что разозлило Лазаря, не понять. Будто сухого хвороста подкинул Петька на его угольки и вспыхнул, занялся огонь.
– Чем хвалишься, дурак?! – закричал он, разворачиваясь к Петьке. – Нечего!..
От резкого, крутого разворота его потащило вниз, и он стал съезжать по склону, вычерчивая за собой протезом борозду. Давняя глупая беспомощность, от которой он страдал в первые годы, как остался без ноги, и от которой долго избавлялся, вдруг проклюнулась непонятным страхом. Он зацепился за корешок, торчащий из земли, остановился, вдавил поглубже протез для устойчивости и посмотрел вниз. Нет, не упасть боялся он. Сколько падал на своём веку, синяков не считал. Который раз за полдня он поразился странному преломлению окружающего. Моментами всё казалось мельче, чем обычно, а он как будто выпирал из этой мелочи, возвышался над ней какое-то время и тут же сползал куда-то, как нырял, но выныривал и опять поднимался вверх. И будто впервые Лазарь со стороны, сверху, вглядывался в свою жизнь, прикидывал к ней старые, но строгие мерки и с горечью понимал, что крупный счёт, по которому надо спрашивать с человека, велик для него. Вся его теперешняя жизнь съёжилась, сморщилась, обеззубела. И словно в том низу, куда она сползла, а не в этой пушисто-зелёной ложбине, стоял маленький пьяный Петька Быков. И Лазарь, уже не думая, прав он или неправ, выхлестнулся в отчаянно-злобном крике на него:
– Ты мать свою пропил, которая из-за тебя от голода померла! Ты детдом свой пропил, в котором жрал и вырос! Ты семью и себя изуродовал… Ты глянь на себя… Окурок жизни! Сам себя иссосал и выплюнул, одна копоть и вонь осталась!…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.