Александр Лышков - Олежкины истории. Повести и рассказы

В поисках подходящего булыжника он оглядывается по сторонам. Но тут его что-то останавливает. Мухоморы – грибы вредные и опасные, всплывают в его памяти слова бабули. Пожалуй, лучше держаться от этой находки подальше. Подойдя к забору, он просовывает руку в широкую щель и бросает странный предмет подальше, в кусты.

Через несколько дней он слышит, как отец, вернувшийся с утренней пробежки, возбуждённо рассказывает маме, что в парке, рядом со стадионом, он нашёл взрыватель от снаряда. В чём в чём, а в этих вещах он прекрасно разбирается – на войне он был артиллеристом. Отец не на шутку встревожен – ведь туда часто выводят на прогулку их детей. И слава богу, что никто не наткнулся на него, иначе могла бы случиться большая беда.

Олежку посещает внезапная догадка: ведь речь идёт не о чём ином, как о давешнем «мухоморе». По его спине пробегает холодок. Он потрясён. Он первый раз в своей жизни вдруг осознаёт, что жизнь – вещь хрупкая и конечная. Из оцепенения его выводит голос матери:

– Ну что ты там сидишь? Одевайся быстрее, я на работу опаздываю.

Какая работа, о чём она говорит! Разве она не слышит, как звук тикающих часов вдруг заполнил собой всё помещение комнаты и отчётливо отдаётся у него в ушах? Это не часы, это самая настоящая часовая мина! И когда-нибудь она обязательно взорвётся…

О пользе честности

– И что это ты взял в моду в последнее время во всём отпираться? – упрекает его мать. – Был ребёнок как ребёнок, а тут – на тебе. Как подменили.

А то вы сами не знаете, думает про себя Олег. Действительно, раньше он особо никогда не таился, и, если случалось набедокурить, он не юлил и честно во всём признавался. Его, конечно, ругали и на время лишали привычного положения любимчика. Старший брат в таких случаях торжествовал – не всё же одному ему отдуваться. В школе у него не всё складывалось благополучно с учёбой, и от отца ему пророй крепко доставалось. Например, когда вдруг обнаруживался спрятанный в подвале дневник с двойками или с записями классной руководительницы. Брат её недолюбливает, и Олежку всегда удивляет, почему тогда он часто называет классным всё то, что ему нравится.

Но вскоре всё возвращалось в прежнее русло, Олежкины проколы забывались, и жизнь текла своим чередом. И тут он вдруг решил пойти ещё дальше в своём чистосердечии. Потому, что в садике им сказали, что если говорить родителям правду и признаваться в том, что совершил нехороший поступок ещё до того, как это станет известно старшим, то можно и вовсе обойтись без наказания. Это открывало перед ним, как говорил какой-то дядечка по телевизору, широкие «проспективы». Олежка понимал, что под ними он подразумевал что-то вроде больших и хорошо освещённых улиц.

Случай проверить это представляется довольно скоро. Обстановка на передовой складывалась крайне драматично. Понятие «драматично» было ему знакомо – это когда оба уголка рта опускаются вниз, как у одной двух театральных масок. Именно так сейчас и выглядел командир отряда осаждённых Юрка Черемных. «Немцы» наседали, а «наши», бывшие этими самыми осаждёнными, вынужденно заняли глухую оборону в районе сарая, не имея даже пути к отступлению. Пули – недозрелые жёлуди – угрожающе свистели над головой. Радист обречённо вызывал подкрепление, но сверху приходил только приказ держаться до последнего. И вот тут Юрка неожиданно нащупал выход из, казалось бы, тупиковой ситуации. Он приказал Олежке тайно зайти «немцам» в тыл, открыть оттуда беглый огонь и громко кричать разными голосами. В общем, постараться наделать побольше шума. Возникшим замешательством можно было бы воспользоваться для прорыва к кустам шиповника, откуда с помощью его увесистых плодов попытаться нанести урон силам противника. Или хотя бы ушиб. Идея была неплохой.

Чтобы не терять времени и не оббегать весь дом вокруг, Олежка воспользовался подъездом – в их «десятке» все подъезды сквозные. Штука, весьма удобная для игры с преследованием или в ту же войнушку. Наверное, дом строили бывшие фронтовики.

Оказавшись на другой стороне их дома, он осторожно выглянул из-за угла и уже хотел было открыть беглый огонь по противнику из своей двустволки, как вдруг обнаружил, что у него закончились пистоны. А бросать жёлудь без предварительного хлопка пистона правилами не допускалось. Он крякнул от досады и совершенно неожиданно для себя произнёс какое-то странное выражение, которое обычно употребляли футболисты в схожих ситуациях. Оно даже врезалось ему в память. Как ни удивительно, после этого стало немного легче. Досада быстро улеглась, уступив место поиску выхода из положения. Как быть?