Василий Нестеренко - Африканская тетрадь. Или по дороге в Париж

Дом полон гостей: к Ольге пришла подружка с младшим братом, а к родителям – Семья Маненковых в полном составе из трёх человек.

Моя совесть была чиста перед Дедом Морозом. В табеле ни одной тройки и даже появились две пятёрки: по математике и пению.

Я настолько рьяно взялся за учебники, что меня пришлось остепенять: вместо восьми строк из Пушкина, я выучил одним махом всё вступление к Евгению Онегину, просто обалдев от благородных созвучий.

Этот факт остался известен лишь мне, поскольку Раиса Ивановна, моя первая учительница, слушая как я восторженно тараторю «Мороз и солнце – день чудесный», грубо оборвалА меня уже на двадцатой строчке:

– Нестеренко, я сказала восемь строк выучить! Иди за парту!

С того момента и до конца школьных дней меня будет раздражать всё, что связано с поэзией… Однако, нет худа без добра. У сестры на книжной полке я обнаружил сборники Александра Грина и Куприна. Зурбаган и Листригоны стали моими средами виртуального обитания. И однажды я был удалён из класса за невыученное четверостишие Некрасова, т.к. по уши зачитался «Алыми парусами». Моя судьба моряка определялась в те далёкие дни непослушания.

Стоило вырваться из-под пресса первой училки, как я стал учиться не только лучше, но и с удовольствием. Видимо, в основу такого обращения со мной у этой молодой преподавательницы легла подстраховочная неприязнь к детям «врагов народа».

Однако, не будем о грустном. Ведь новогодняя ёлка как живое существо уже готова подпевать нашему хороводу, сияя всеми шарами и лампочками.

– В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла…

– Что-то пуанты снегурочки уж больно мне знакомы. Я в матросском костюме, двигаясь по кругу, продолжаю анализировать.

– А у Деда Мороза глаза папины! А у снегурочки – пуанты Олины! – наконец, остановив хоровод, во всеуслышание заявляю я.

У меня трясутся губы и я теряю самоконтроль.

– Вася, но это же игра! – мой последний идол – Дед Мороз – утешая меня, рушит все мои мечты и надежды на волшебство в этом мире.

– Так я же только щёки накрасила, а ты меня лишь по пуантам узнал – улыбается сестричка. Ты что, до сих пор думаешь, что всё по-настоящему?

Ты уже большой мальчик.

– Ничего я не думаю! – Вы все здесь ненастоящие! – я изо всей силы вырываюсь из глумящегося над моей верой хоровода.

Туалет у нас не в доме, а за углом времянки, в огороде. Не включая свет уличного фонаря, прячусь в интимном помещении. Меня душат слёзы и я даю им волю – благо нет свидетелей.

В доме продолжается веселье, а у меня – горе: отняли сказку. Утром нахожу под подушкой долгожданный алюминиевый кортик в красивых чёрных с позолотой ножнах, но радости от этого – ноль.

Только одна мама понимает по-настоящему моё состояние.

Она присела на кровать и прижала мою голову к небольшому, но тёплому своему животу.

– Мамочка, значит никакого волшебства уже не будет?

– Почему же? Вот помечтал ты о кортике, и он появился.

– Так вы же его с папой в магазине купили…

– Ну и что? Ведь чудо не в том, что мы купили, а в том, что ты помечтал, приложил усилия, исправил тройки – вот и кортик у тебя в руках. А мы с папой и Оля – лишь персонажи в твоей сказке про кортик.

С высоты прожитых лет я всё больше проникаюсь мыслью о том, что эпоха компьютерных игр, в которой сейчас затерялось немало не только детей, но и взрослых, началась задолго до появления компьютерного «железа».

Очень скоро игроки, добиваясь своих целей, будут идентифицировать себя с персонажами в формате 3D, 4-D и так далее… Им предложат задания, к примеру: хочешь кортик – исправь тройку по математике, поднимись на новый уровень. А клавиатурой будут служить усилия мысли. И окажется, что это – именно та игра, в которой мы уже давным-давно находимся! И она куда интересней и совершеннее той, в которую пытается влезть «с другого конца» потерявшее веру в сказку наше современное человечество.

С Новым Годом тебя, играющий мир!

Рассказ «ДОЛЖНИК»

(байки деда Пантелея)

Если мы находимся внутри одной большой компьютерной игры, то нам должны начисляться очки. Деньги. Но что для этого должны делать мы? Мне было девять лет, когда жарким летним полднем в мои руки попала целая пачка советских денег. Её обронил высокий слепой фронтовик в хромовых сапогах и с тросточкой. На противоположной стороне улицы, где через несколько лет возникнет центральный универмаг, он из кармана галифе вытаскивал носовой платок. Говорят, у незрячих слух острее, но этот лишь вытер пот вокруг чёрных окуляров и, слегка пошатываясь, продолжил свой путь, постукивая палкой о тротуарный кирпич, вкопанный на ребро вдоль бульварной клумбы.. Я с рогаткой, босиком и в чёрных труселях (иных тогда наша промышленность не выпускала) шёл на пляж, но, заметив чужую беду, изменил свой привычный маршрут. Пришлось, перейдя раскалённый асфальт, догонять инвалида, чтобы вручить потерю. Тот судорожно стал пересчитывать, даже не сказав «спасибо». Мне показалось, что дед сейчас выронит от волнения трость и ему не на что будет опереться. Поэтому я приостановился, чтобы подать, если что. Но тот уже контролировал ситуацию и что-то бурчал себе под нос, прижав палку под мышкой культёй левой руки.