Наталья Стрункова - Жизнь на дне

Гришка поспешно выбежал и громко хлопнул дверью.

– Это я то бомжиха, вот мразь, а сам то, сам? Вот, козел, еще в койку зовет!

Взбешенная Анька начала громить кухню, полетели рюмки и тарелка, с остатками Доширака. Дверь хлопнула.

– Мам, ты что делаешь? – вбежала на кухню, Рита – Мама, зачем ты бьешь, и так посуды не осталось, мама?!

– А, явилась дрянь, проходи доча, поговорим – пугающим тоном начала мать – мне из школы сегодня звонили, ты вырядилась оказывается как проститутка сегодня, зенки накрасила, что скажешь, а?

– Мам, ты чего, какая проститутка, юбка мала, да, но одеть мне нечего, сама знаешь, а глаза накрасила, синяк замазала тенями, ты же меня ударила, надо мной и так все ржут, а тут синяк над глазом, как идти? – совсем растерялась Рита.

– А, мать у тебя значит виновата, мать, да! – все больше распаляясь орала Анька.

– Мама, ну не надо, ты не виновата, я просто говорю как было, я же не специально, мама. – тряслась девочка.

Женщина схватила ремень, который всегда был под рукой, и ударила дочь, сначала по спине, по рукам, Рита пыталась защитится закрывая лицо, «лишь бы не синяки, лишь бы не лицо» думала она. Порка продолжалась недолго, мать была слишком пьяна и быстро устала, да и Маргарита уже усвоила как себя надо вести, главное не кричать, и не молить, тогда может пороть несколько часов подряд, матери нравилось, когда Ритка молила о пощаде, называла «Мамочкой» говорила «пожалуйста» и «умоляю», это был высший экстаз.

– Пошла отсюда! Нет стой, убери здесь все, потом уйдешь, пойду прилягу устала я, всю душу ты мне выпотрошила, дрянь, вся в папашу своего ненаглядного!

Размазывая слезы по щекам Рита взяла веник и совок, битое стекло было повсюду, лапша стекала по стенам и люстре. Все было старым и потрепанным, ремонта в квартире не было лет тридцать. Сначала здесь жила прабабушка Риты, после её смерти квартира досталась внучке, но молодой семье было трудно жить на одну зарплату, поэтому ремонт откладывался, когда Рита подросла и Анна Сергеевна вышла на работу, про ремонт тоже как то забыли, а сейчас и подавно, мать пьет и не работает, какие уж тут обои или новый линолеум. Вымыв кухню, девочка пошла делать уроки, про ужин даже не вспомнив, так сильно устала. Наскоро написав русский, проглядев алгебру и литературу, легла спать, решив доделать с утра, глаза закрывались и силы оставили окончательно.

На завтрак кроме кильки ничего не было, кое-как затолкав в глотку, пошла в школу, заранее зная что мать ее прибьет за то что съела последнюю еду в доме.

В школе было не радостно, каждый раз шла туда как на каторгу, тяжело быть изгоем и самой бедной во всей школе, каждый считал обязанным себя, толкнуть или оскорбить ее, поэтому всегда приходила пораньше, смотрела расписание и торопилась в класс, забиться тихонько в уголок и сделать домашнее задание, которое не успела накануне. В школе еще была уборщица баба Маня, чуткая женщина с добрым лицом, жалела и подкармливала Ритку, то пирожком, то яблоком, иногда гладила по голове и тяжко вздыхала. Девочка частенько помогала ей с уборкой, носила ведра с чистой водой, или подметала классы. Не за пирожок, а в знак доброты, хоть чем то отблагодарить за заботу, хоть кому то помочь не по приказу. Педсовет не одобрял такое поведение уборщицы, на примере животных объясняли, нельзя гладить брошенного котенка или щенка, нельзя подкармливать, он обязательно пойдет за тобой, а взять не сможешь, так еще больше будет страдать. Но баба Маша не слушала, тайком совала пирожки в руки Ритки, не считая ее щенком, знала прекрасно что девочка голодная, в столовой ее никто не кормил, мать же не платит. Пробовала женщина обращаться в опеку, там от нее отмахнулись, ребенок ходит в школу, чистый, по улицам не бродит, значит нельзя отнимать ребенка у родной матери. Бедная Ритка была в целом свете одна, некому защитить и пожалеть, ни бабушек, ни дедушек не было, умерли еще до рождения девочки.

Анна Сергеевна Тополева росла с бабушкой, родители рано развелись и разъехались в разные стороны, мать уехала на заработки, и больше не вернулась, отец умер по пьянке, замерз где-то. Квартира отошла государству, маленькую Анечку бабка сдала в интернат, с возможностью приезжать на выходные, потом было пту и общага, и практически сразу вышла замуж, забеременела, а тут и бабка померла, оставив свою квартиру единственной внучке. К дочери Анна не испытывала материнских чувств, она считала наказанием растить и воспитывать, заплетать косы, гладить платья в садик, не прижмет, не поцелует, всегда холодная и неприступная, да и к мужу особо не ластилась, не могла проявить каких то эмоций, дать волю чувствам, нежности хоть какой то или любви. По началу Ритка тянулась к ней, как обычный ребенок, но быстро усвоила что отец быстрее пожалеет, подует на разбитые коленки, поцелует в макушку, заботливо укроет одеялом. А когда наступил развод, и этого лишилась, в редкие встречи с отцом тянулась к нему, как слабый росток к солнцу, пыталась на полгода вперед насмотреться на него, приласкаться, подержать за руку, почувствовать заботу и участие. Но с каждым разом холоднее становился папа, на бегу делались покупки, из разговоров только и было «примерь, мало, давай это, и это мало, растешь быстро, вот это хорошо, значит берем», а Рита все ждала когда спросит: