Людмила Максимова - Одному как согреться?

– Простите, какой Степан?

– Ну вот, здрасьте вам. Ты мне записку оставила, что, мол, хочешь познакомиться. Уже забыла? Вспоминай. Ты где живёшь?

– Я? Далеко.

– От какого места далеко?

– Ну…

– Короче, дело к ночи. Куда ехать? Судя по номеру, это Выборгская сторона. А давай-ка через час у метро «Политехническая» пересечёмся. Там неподалёку ресторан «Водопад» имеется. Пообедаем.

Плохо отдавая себе отчёт почему, Лида согласилась. И мир странным образом изменился. Пространство разделилось пополам и трансформировалось в два круга разного цвета, синий и изумрудный, внутри которых чернели точки-зрачки. Дьявол, подумала Лида. Ещё через минуту она целовала тёплые губы, не в силах оторваться хотя бы для того, чтобы глотнуть вина. Они почти не говорили. Степан сказал, что он дантист. Какая разница, подумала Лида. Он пытался шутить. За напускной весёлостью томилась тоска. Причиной тоски было непроходящее похмелье, но она об этом не догадывалась.

– Лидок, а ты при ближайшем рассмотрении ещё ничего себе. Завтра утром я принесу тебе кофе в постель. Пойдём к тебе.

– Спасибо, но я не пью кофе.

Сексуальные отношения представились ей стихией разрушительной, противоположной той, что возносила её теперь до вершин абсолютного блаженства. Ни один мужчина не способен этого понять. А Дьявол – тем более.

– Не сегодня, – с трудом отрывая себя от его губ, добавила она.

– Ну так я тебе позвоню. Завтра.

– Позвони.

– Ты будешь ждать?

– Ждать буду.

Время возобновило своё движение. Но ожидание звонка сделало его тягучим. Это ожидание, возникшее вопреки предзнанию неосуществимости невозможного, выматывало её. Смутная, робкая мечта о счастье земной любви, возникшая в первый момент встречи, истекала в бездну отчаяния.

Лида ждала восемь дней и восемь ночей. На девятые сутки посыпалось. Последнее, седьмое стихотворение начиналось так:

Их ровно семь, не шесть, не восемь,

Рождённых в день поминовенья, —

Запечатлённые мгновенья

Того, что мы у Бога просим,

Но как-то вскользь и впопыхах,

Чему убийцей был мой страх,

И что теперь живёт в стихах…

И заканчивалось:

…Любви земной?

Того, что больше,

Того, что чётче и что дольше,

Чем Гималаев вечных тень,

Воспетого в девятый день.

Лида распечатала тексты на принтере и позвонила Степану:

– Мне необходимо тебя увидеть.

– Хорошо, еду, – от встреч с женщинами он редко отказывался. Объяснял это тем, что похмелье суть состояние, близкое к умиранию, и потому живой организм стремится реализовать инстинкт продолжения рода.

– Это тебе, прочти, пожалуйста, – сказала она, смущённо улыбаясь.

– Что это?

– Стихи.

– И всё? А к себе не пригласишь?

– …

– Ага, понятно. Хотя не очень. А стишки я дома прочту. Ну пока.

Стёпа поспешил к метро, на другом конце города его ждала другая женщина. Он надеялся, что не такая дура, как эта серая мышка. Лидин подарок сунул, разумеется, не читая, в ближайшую урну.

Через неделю в автобусе по дороге домой Лида перестала дышать.

– Такая молодая! – сокрушались пассажиры, пока врачи пытались её оживить:

– Давай, милая, давай, дыши.

– Нет! Ни за что! – кричала, воспаряясь над собственным телом Лида.

И мне ответил Бог:

– Я даровал тебе твой слог —

Твой посох, он верней плеча

Того, что ищешь, дни влача.

Любовь живёт в иных мирах!

Конечно, её никто не слышал. Да это и не важно. Счастливая, она устремилась на встречу с Любовью.

Мой свекор, дед Николай, царствие ему небесное, пил методично и регулярно, как он сам говорил, «через два на третий». На протяжении долгих лет это был непреложный закон его существования. Что бы ни происходило вокруг: бесконечные приезды и отъезды многочисленных родных, свадьбы и разводы, слабые и мощные, с драками и без, но регулярные скандалы его сыновей друг с другом и со своими жёнами, приезды слабоумной дочери с малолетними хулиганами, переезды, ремонты, болезни, пожары, мировые катаклизмы, да хоть конец света – «третий день» начинался, протекал и заканчивался всегда одинаково. Вне зависимости от наличия в доме гостей или друзей – впрочем, своих друзей у свекра не было, разве что иногда захаживал сосед-алкоголик, что никак не меняло дело – этот день дед Николай проживал один.

Перед третьим днём был «канун». В «канун» по мере приближения «третьего дня» возбуждение нарастало. Тощее тело свекра болталось из комнаты в комнату со всё возрастающей частотой. Иногда он замирал у телевизора, привлечённый яркими вспышками и всегда громким звуком, от чего раздражался ещё больше и ругал матерно каждого, кто попадался на пути. Больше всех доставалось Антонине Дмитриевне, его жене. Но она, движимая ненасытной жадностью и к работе, и к деньгам, продолжала невозмутимо строчить на швейной машинке. Обшивая городскую элиту, она зарабатывала впятеро больше меня, начальника патентного отдела крупного предприятия, и своего сына, художника-оформителя, но фраза «денег нет» повторялась ею по тысяче раз на дню. К тому же она давно смирилась с неотвратимостью «третьего дня».