Ярослав Шумахер - В тени каштана. Миниатюры

– Да, эта история, которая не прозвучала, и не должна была прозвучать, но ты её знаешь; я рассказывал, когда ты была еще маленькой.

– Но, я не помню, хоть убей не помню, Гум… ты какой-то странный вот несколько дней; впадаешь в какие-то размышления, где-то блуждаешь, что происходит?

– Признавайся сейчас же, чьи это проделки, я хочу знать теперь всё, – и она надвинулась на него решительно и смело, будто преодолевая водораздел, образовавшийся между ними и приближаясь к его лицу вплотную.

Запах пряной корицы и шоколада ударил в нос своим ароматом, и Гум безвольно подался на этот жест, отозвавшийся поцелуем, их губы слились в неровном и сперва нерешительном поцелуе, однако Лил настаивала на большем, и сразу перешла в стремительную атаку языком; Гум, прихватил её за талию, и жестко поставил ногу на пол, чтобы она не опрокинула кресло вместе с ним, как уже бывало, и они не рухнули на пол.

– Подожди, подожди, шоколадная бризоль, ты так напориста, а как же дапертутто?

– К черту дапертутто, я хочу тебя.

– Лил, а пирог? Он сгорит не ровен час, ты совершенно не обдумываешь своих действий и их развития.

– Ууух, зануда, – она насупила брови, – пирог еще не в печи, а вот ты меня начинаешь злить, чем ты занят в своей башке, что у тебя на меня не остается времени?

– Да, в общем-то, практически ничем, все давно утратило смысл и тем более актуальность. Чертова промозглая погода, она влазит под кожу, подбирается к нервам, слякоть в нутре, чертова слякоть в нутре, Лил? Ты меня понимаешь? Осень.

– Старичок, ты старый, хих, старый скрипучий пень!..

– Да, Лил, большего я и не ждал от тебя, ты неисправима, и твой язык это просто исчадие ада подчас; поэтому тебе не повредит история о дапертутто!

– Ну, давай рассказывай свою историю, я только поставлю пирог, ух, печушка раскочегарилась довольно уже.

– Дапертутто – персонаж итальянского фольклора с ним связывают истории с исчезновением детей, помутнениями рассудка и всякую чертовщину необъяснимую, на которые способны персонажи, подпадая под неведомые чары темных сил.

– И всё, хих, всего-то страха, у меня коленки дрожат.

– Прекрати! Что с тобой на этот раз? Ты такая своенравная, что и выслушать меня не хочешь, а между тем тебя это касается не меньше!

– Что значит не меньше? А кого это еще должно касаться, черт тебя подери, старый блудник! Ты меня точно выбесишь сегодня своими загадками!

– Послушай и успокойся, есть еще одна особа; Лил, все не совсем так, как ты можешь опрометчиво подумать, но… и я попытаюсь тебе объяснить.

– Объяснить? Знаю, ты мастер объяснений, ты завел любовницу, негодяй, а меня будешь потчевать историями о дапертутто, да, дорогой?

– Нет, не совсем так – Лил, это твоя сестра.

– Сестра?! – Лил округлила брови, – у меня сроду не было никаких сестёр, ты спятил совершенно, это все твои заумные книжки, давно пора выбросить этот старый хлам в мусор.

– Есть, не думал, что это возможно, но, похоже, обстоятельства таким образом сложились, что она есть, жива и здорова и родом из Италии.

– Она еще и итальянка, здорово, у тебя неплохой вкус, да? И кто тебе поведал, что она моя сестрица, может быть, дапертутто?

– Лил, послушай, Лил, я влюблен в неё.

– Что? Как ты смеешь мне это говорить!

– Лил, ну, ты же не хочешь ничего выслушать.

Она демонстративно уходит на кухню, и Гум улавливает сдержанные всхлипывания; он осторожно прокрадывается к ней и обнимает за плечи.

– Пусти! Пусти! Её увлажнившиеся глаза выражают недоуменное бессилие.

– Послушай, ты права, нет никакой сестры, нет; и есть только ты и я, – и он внимательно смотрит в её прекрасные наивные и слезные глаза, – понимаешь, это к истории о дапертутто, я солгал тебе, мой маленький корнишон, ты ведь не читаешь книжек и как на ладони.

– Солгал? Зачем? Я почти поверила тебе, и солгал ли? – в её глазах промелькнуло удивление, сменяющее отчаянное недоумение.

– Совершенно точно, Лил, я солгал наверняка, поэтому ты и поверила; дапертутто-Везде-Нигде, другими словами, это то, чего нет, ну, в общем вымысел, который занимает нас, захватывает наше воображение так сильно, что благодаря этой страсти оживает, вовеществляется, понимаешь?

– Нет, как может ожить то, чего нет?

– Как только что произнесенная моя ложь. В мире так много интересного, а ты совершенно ничего не хочешь знать, меня это настораживает.

– И ты решил меня подло обмануть? Поиграть моими чувствами, да? Однако, теперь я буду умнее, Гумичка; и тоже преподнесу тебе сюрприз не ровен час.