Антон Старков - Фамильная трость

– Я должен вас покинуть, серьёзных повреждений нет, всё будет хорошо. – доктор сложил свой медицинский инструмент. – Вас ждут жандармы.

Этони горько усмехнулся.

– Я понимаю, спасибо, сэр.

Доктор открыл дверь кареты.

– Констебль!!!

Тут же словно из-под земли появился полисмен, тот самый, что заглядывал при осмотре.

– Я закончил, с джентльменом всё будет хорошо.

– Благодарю, доктор. – полисмен по привычке вытянулся словно на параде.

Констебль повернулся к Этони.

– Сэр, вы можете идти самостоятельно. – поинтересовался он.

– Не в полной мере уверен в своих силах.

По лицу полисмена было легко читаемо недовольство сложившейся ситуацией. По всей видимости, его посреди ночи подняли с постели. Выспаться ему не удалось.

– Я помогу, вас ждут.

– Кто же, если не секрет?

– Следователь Эоган Шатт.

Мысленно Этони облегчённо выдохнул. Этот следователь славился в городе своей рассудительностью и спокойствием.

Инспектор находился рядом с трупом, полисмен повёл Хоупа именно туда. Только сейчас, оправившись от удара, Этони обратил внимание на происходившее вокруг. Небо над городом начинало сереть, но о восходе солнца было ещё рано говорить. В переулке было светло как днём. По периметру места преступления было установлено несколько переносных газовых фонарей для дополнительного освещения. Констебли сновали в разных направлениях, успешно лавируя меж друг другом. За спиной Хоупа, располагалась белая карета медицинской службы, запряжённая парой захудалых лошадей. Чуть левее стояла чёрная коляска жандармерии, там кони были совсем иного порядка. Рядом с телом убитого в задумчивости стоял сам инспектор.

– Здравствуйте, мистер Хоуп. – он протянул паспорт. – Ваши документы.

Кивнув в знак благодарности, Этони взял свой документ.

Тело убитого представляло собой страшную картину. Оно находилось в неестественной позе, словно гротескная картина не известного художника. Крови было очень много. Казалось, что у трупа сломаны все кости. Череп имел почти треугольную форму. Один глаз лежал рядом с телом, руки и ноги были практически полностью раздроблены. И над всем этим летал какой-то не понятный горьковатый запах. С запахом гниения у него не было ничего общего.

– Я не счёл нужным передавать ваш цилиндр. – инспектор не отрывал взгляда от трупа. – Он пришёл в негодность.

– Не сомневаюсь. – отозвался Этони.

Лицо Эогана было каменным, глаза же на оборот подвижны и внимательны, он изучал место преступления.

– Надеясь на добропорядочность, – Шатт повернулся к Хоупу. – я не стану вызывать вас в жандармерию повесткой, но завтра хотел бы увидеться с вами в моём кабинете.

Эоган пристально посмотрел в глаза Хоупу, словно пытаясь там увидеть что-то скрытое. Он ожидал ответа.

– Огромное спасибо, инспектор, – он произвёл лёгкий кивок. – я не много отдохну и непременно буду у вас.

Получив ответ, Шатт отвернулся.

– Думаю вам не нужно объяснять, что вы пока что не можете покидать пределы города?

– Я в чём-то подозреваюсь?

Было удивительно, как инспектор мог так долго смотреть на изуродованный труп и оставаться совершенно спокойно. Не зря говорят, что инспектор это человек без нервов.

– Нет, но я вас прошу пока не выезжать из города.

Инспектор любезно предоставил полицейскую коляску, не к лицу джентльмену через весь город идти грязным, да и сделать такой пеший переход он был просто не в состоянии. Домой Хоуп попал довольно скоро, улицы в такой час были пусты. Оказавшись у нужного адреса, Этони поблагодарил констебля за беспокойство, и устало побрёл к дому. Он всем телом ощущал тяжесть пережитого. Казалось, все клеточки его тела ноют от усталости, стараясь делать это громче остальных.

Первым делом Этони переоделся в халат, бросив испорченный костюм в мусорную корзину. Поставил воду на огонь, Хоуп сам ощущал всю вонь, исходящую от его тела.

Он снимал комнату в доме кавалерийского майора, находился в отставке по выслуге лет. Этони мечтал о собственном доме, но пока это не представлялось возможным.

Смывая со своего тела грязь, Хоуп всё думал о том маге в треуголке. Эти головные уборы уже давно вышли из моды. Носили их теперь только люди весьма преклонного возраста. Они помнили времена, когда человечество ещё не обуздало силу пара, а летали только птицы. Омовения, Этони старался делать без лишнего шума, что бы ни разбудить хозяина дома. Он, конечно, был человеком добрым и терпимым, но будить его раньше восхода солнца, как минимум проявление не уважения. Если только для этого не было по-настоящему веской причины.