Эла Шабашкевич - Вместе с веком

Прошло несколько месяцев красивой жизни и он стал приходить домой поздно и пьяным. Эмма, соблюдая поставленное условие, встречала его улыбкой, с чашкой чёрного кофе. И ни слова упрёка. Сама в это время попросила своего хорошего знакомого пригласить её с мужем в ресторан и хорошенько зав нею поухаживать. Тот согласился, весь вечер танцевал с ней, целовал ей руки и в довершение всего поцеловал её. Юрий Константинович, сославшись на головную боль, предложил жене ехать домой. Дома он закатил ей скандал на что Эмма упрекнула его в несоблюдении соглашения. Ведь она никогда ни одним словом его не попрекнула. Таким образом ей удалось положить конец его загулам. Однако прожив с Эммой много лет, имея двух дочерей, будучи хорошим семьянином, он изменял ей.

Я устроилась химиком в городской санитарной станции, Гриша учителем физики в 5—6 классах. Мы с Элочкой и Марией Фоминишной жили на станции Минутка около хлебозавода. От Кисловодска ехали Электричкой две станции.

В это время Гриша начал болеть. Временами лежал в туберкулезной больнице с диагнозом миллионный процесс туберкулёза верхушек легких. Он был заразен, выделял туберкулёзную палочку. В то время лечить эту болезнь не умели и я всегда благодарю бога, что он сохранил от болезни меня и ребёнка. Гриша перестал работать и, чтобы семья не нуждалась, я устроилась работать на молочно-контрольной станции на базаре. Базар в Кисловодске начинался в пять утра и люди из деревень привозили разные молочные продукты, которые имели право продавать только после проверки. Лаборатория находилась в маленькой комнатушке рядом с милицией. Я была там единственной и полной хозяйкой. Я определяла кислотность и жирность молока, проверяла творог, сливки, сметану. Продукты, которые я брала на пробу, оставались, что облегчало нашу жизнь. Да и Гриша ел вволю масло и сметану. В семь утра я закрывала лабораторию, а с восьми начинала свою основную работу на санитарной станции. Дома хозяйничала мать Гриши и смотрела за ребенком.

22июня 1941 года (это было воскресенье) утром мы услышали из висящего во дворе громкоговорителя, что началась война. У населения города забрали радиоприёмники. Я ходила на ночные дежурства в горком и другие учреждения. Было страшно, хотя мы считались глубоким тылом. В 1942 году стали к нам в Кисловодск на самолётах привозить из Ленинграда ученых, профессоров и других известных людей. На них было страшно смотреть – опухшие, опустившиеся, изголодавшиеся дистрофики. Они набрасывались – я это наблюдала на базаре – на продукты и были специально организованы дежурства, чтобы помочь им не переедать, ибо после голода это очень опасно.

В один « прекрасный» день мне вручили повестку: отбыть в город Моздок на рытьё окопов. Мать Гриши сказала: я тебя не пущу, у тебя ребёнок. На окопы поеду я. Мне, крестьянке, такая работа привычней. И она уехала в Моздок. Мария Фоминишна спасла мне жизнь. Она через полгода благополучно вернулась в пустую квартиру, нас там уже не было. А все евреи, что были в Моздоке, были уничтожены.

Не помню ни месяца, ни числа того дня, в который застала придя на работу на санитарной станции страшный переполох. Кассир сбежал с деньгами, ни одной машины нет, начальство исчезло. Ничего не понимая поехала домой и у электрички встретила знакомого милиционера, который рядом со мной работал на базаре и мне симпатизировал. Он сказал мне: Соня, через два часа здесь будут немцы. Сейчас подойдет единственный поезд для работников МВД и милиции. Если сумеешь за полчаса собраться и взять семью, я постараюсь запихнуть вас в вагон. Я остаюсь здесь, таков приказ, но тебе нужно уехать. Вещи не бери, для них не будет места. Я бегом побежала домой. По счастливой случайности нашла дома у нас свою маму, которая зашла нас навестить. Схватили минимум вещей и помчались – я, мама, Гриша с Эличкой на руках к уже стоящему на путях поезду. Петя и сестра Сара находились в Кисловодске и ехать за ними не было времени.

Шла посадка, народу много, толкотня, давка. Мой дорогой милиционер посадил нас, помню, в предпоследний вагон, как свою семью. Проехали мы не более трёх-четырёх часов, как началась бомбёжка. Поезд остановился. Толкая друг друга, падая, люди в ужасе выскакивали из вагонов, кто в двери, кто в окна. Объявили по громкоговорителю приказ отбежать от вагонов и лечь. Маму я держала за руку, а Гриша с ребенком на руках мелькнул перед моими глазами где-то впереди. Лёжа на земле мы слышали оглушительный грохот, было очень страшно. Не помню, сколько мы лежали, но когда грохот немного утих, я задвигала плечами и поняла, что жива.