Сергей Тюленев - Багатели

Учителя делали только то, что были обязаны; сами они, в сущности, тоже были как те бабы, которых Филипок обихаживал.

Астином города N. был хороший хозяйственник. «Как похорошел при новом градоначальнике город!» – радовались граждане.

Между тем наступило время перевыборов администрации города, и астином превратился в тирана: под любым предлогом он отказывался дать возможность выдвинуться на пост другим кандидатам.

Граждане восстали, но астином жестко подавил восстание и ввел комендантский час. Похорошевший город похорошел еще больше, ведь теперь на его улицах и агорах никто не мусорил, никто не бегал, никто не кричал. Город стоял как произведение искусства: красивый, чистый, хоть и пустой.

Эпимифии:

Таким похорошевший город и изобразил Кирико.

«Что вам еще нужно! При мне у вас рай на земле. Зажрались!»

Облагораживание жизни граждан теряет смысл, когда их лишают возможности жить.

Трасюмахон обнаружил многочисленность и разнообразность способностей. Он мог сочинять стихи и прозу, рисовать, ваять, танцевать, играть и в комедиях и в трагедиях, и вести хор в песнопениях. Но именно эта многогранность привела его к тому, что он так и не добился настоящего успеха ни на одном из поприщ. Начинает он, бывало, эпическую поэму, ему вдруг приходит в голову мысль о том, что неплохо бы представить наметившийся сюжет как трагедию; начав трагедию, он вдруг ощущал непреодолимое желание написать полотно и изобразить какой-нибудь важный эпизод из истории города, в который пришел, обходя Элладу с целью изучить ее славное прошлое; только он набросал эскиз, как его начинает манить пальчиком Полигимния – он бросается за ней; пока бежит к ней, замечает кокетливую улыбку Талии; развертывает свиток, чтобы написать комедию, слышит, как в бубен ударяет Терпсихора, ноги сами собой пускаются в пляс; не прекращая танцевать, он бросается за Эвтерпой и Эрато, которые бежали, бежали вместе, но как только он уже готов был схватить их, кинулись врассыпную; Трасюмахон замер в растерянности, в руках у него остались лишь ленточка Эвтерпы и упавший из локонов Эрато розовый бутон.

Эпимифии:

Лучше сосредоточиться на чем-то одном и добиться хоть чего-то, чем стремиться ко всему, но так ничего и не достигнуть.

«Может быть, я не сравнюсь ни с великим поэтом, ни с великим танцором, ни с великим зодчим, зато мне никогда не было скучно.»

Иные призваны не создавать, а лишь удобрять почву ноосферы. Их лептой пренебрегает лишь страдающий гигантоманией и юношеским максимализмом.

Тюлень любил крутить на носу разноцветный мяч. Его забавлял сам процесс – смесь технической задачи (удержать на носу все время норовящий соскочить мяч) и развлечения в перерывах между ловлей рыбы. А чем еще было заниматься здесь, в Хаут Бэй! Но вот у него стало получаться, и на него стали обращать внимание гуляющие по набережной туристы. Ему стали аплодировать и бросать рыбу; наконец ему стали прочить цирковую карьеру. Постепенно тюлень стал привыкать к знакам внимания и огорчался, когда его не замечали. В какой-то момент он понял, что пристрастился к желанию славы и утратил чистоту наслаждения, с которым раньше крутил на носу мяч. «Но ведь это просто глупо: я кручу мяч не потому, что мне аплодируют или потому что меня подбадривают, и уж точно не потому, что мне бросают дохлую рыбу, я поймаю рыбу получше сам. Я просто люблю крутить на носу этот мяч!»

Эпимифии:

Басня учит заниматься любимым делом независимо от реакции праздной публики.

Горе тому, у кого единственный стимул заниматься чем-то – похвала и аплодисменты.

Ослица была самой обыкновенной, серой – ничего примечательного. Стоять бы ей всю ее жизнь со всеми остальными ослами, но судьба распорядилась так, что ее перевели в конюшню, к благородным лошадям; перевели ее туда только потому, что там она была ближе к огородам, из которых на скрипучей повозке, в которую ее впрягали, привозили овощи в усадьбу. Ослица же сочла перемещение ее к лошадям знаком отличия ее от других ослов и стала подражать аллюру лошадей, таща повозку с овощами, и пыталась вместо ослиного крика научиться ржать. Но все вокруг все равно относились к ней как ослице. Она старалась быть, если уж и ослицей, то хотя бы «необыкновенной», а ее называли «странной». Она решила, что лошадиная сбруя точно сделает ее неотличимой от лошади. И она потребовала сбрую у своего извозчика, сказав, чтобы для большего сходства он аккуратно свернул ее длинные уши в трубочки наподобие буклей. «Глупая, ты думаешь, что, стоя рядом с лошадьми и подражая им во всем, ты и сама стала лошадью?» – лишь воскликнул извозчик.