Алексей Уманский - Легко видеть

Большинство знакомых Михаила ушло из спортивного туризма как раз после того, как по мере усложнения походов риск все более отчетливо превращался из фактора, привносящего пикантную остроту в ощущение полноты жизни и окрыления своим собственным умением, в грубый фактор прямой и постоянной угрозы существованию. Одна Марина продолжала ходить с ним, и Михаил не уставал благодарить Бога за то, что Он дал ему такую вторую жену, хотя и с первой он тоже прошел многое и сложное. Но однажды, когда Марину не отпустили летом в отпуск, и Михаил отправился в поход в Карелию по Ваме и Водле без нее, только со своим колли, он, просматривая путь через загроможденный камнями Верхне-Вамский порог (вовсе не самый сложный на маршруте), вдруг ужаснулся, как он позволял себе рисковать жизнью любимой и в еще более опасных местах, особенно сознавая, что походы ей не были столь же необходимы, как ему. Совершенно неожиданно для себя он испытал яростный стыд за свой эгоизм, особенно непростительный, если принять во внимание хорошо известное ему обстоятельство – какой замедленной реакцией в действиях обладала от природы жена, в то время как потоки воды и препятствия требовали маневрировать мгновенно. Счастье еще, что его команды доходили до Марины быстрей, чем осознание опасностей. И именно тогда на Водле у Верхне-Вамского порога он вспомнил и увидел совсем в другом свете случившееся на верхнем Кантегире, когда на стоячей волне после прыжка с водопадного порога из лодки одновременно вышвырнуло Марину влево, а их любимого колли Террюшу – направо, и он мгновенно ухватил руками и втащил на борт сначала Марину, потом огромного колли, хотя физически никогда не был силен и не мог рассчитывать на то, чтобы выполнять работу супермена. Понятное дело – психическое напряжение перед лицом опасности, случается, удесятеряет обычные физические силы тела, но ведь так может и не случиться. Поэтому прежнее ощущение почти невероятной, но действительно имевшей место собственной удали вдруг полностью выпало из представлявшейся ранее картины, и она предстала ему такой, какой по сути и была – он мог и не ухватить Марину за спасжилет, а пса за ошейник, их тела могло безжалостно молотить по камням, да и сам он, отвлекшись на секунды от управления и бросив весло, мог сколь угодно просто опрокинуться вместе с лодкой и тоже получить от потока сполна.

И это памятное потрясение от стыда за себя, готового рисковать жизнями любимых существ, совсем не нуждающихся в рискованном сплаве по складу души (если не считать их любви и доверия к нему), заставило Михаила вычеркнуть и жену и собак (с тех пор у них ушло из жизни не одно поколение колли) из списка участников в обдумываемых гипотетических сверхмаршрутах. В других же спутниках сам он уже давно не нуждался.

И вот, когда Михаил почти совсем не верил, что сможет осуществить походную мечту – нет, разумеется, не всю, по полному списку-всего лишь мечту пройти ОДИН маршрут из прежде самому себе заявленных – она вдруг стала превращаться в явь. Он-таки достиг начала пути, который теперь надо было пройти или умереть. Впрочем, на Небесах ему могли дать сделать и то, и другое.

Да, раньше-то в мечтах такой дилеммы не существовало. Пройти, конечно пройти! – Что же еще? Риск риском, но все обязательно надо будет преодолеть и вернуться домой живым и здоровым, чтобы не огорчать любимую, родителей и детей. Однако такая презумпция безусловно устарела перед лицом простого факта предстоящей смерти по возрасту в достаточно близкое время. И если бы смерть от исхода сил пришлась на одиночное путешествие, возможно, это было бы далеко не самое худшее из окончаний затянувшейся жизненной – отнюдь не шахматной – партии.

Человеку, умирающему от болезней и немощей на глазах у других, особенно близких людей, трудно не являть собой жалкое зрелище. Так что может быть лучше, если агонию не увидит никто, а сама она будет недолгой. Ну, а если удалось бы пройти весь путь и вернуться домой, как встарь, в ореоле сознания, что выполнил нечто прежде недостижимое, тогда, возможно, появилась бы еще одна зыбкая надежда отправиться в еще один заветный маршрут, но только сейчас об этом не стоило и думать. Где-то все равно должен был настичь последний удар. Или скоро, или совсем скоро. В последнем, собственно, и заключался смысл изменения ситуации. Раньше конец маячил в сознании только в неопределенном абстрактном далеке.

Но даже в тех трех одиночных походах, которые Михаил прошел ранее среди прочих, он достаточно хорошо уловил их отличие от обычных походов в резком изменении ответственности перед собой. Без спутников приходилось постоянно контролировать каждый свой шаг, потому что при бездумном поведении он запросто мог стать фатальным, отчего и пустяки приобретали совсем другую цену. И все равно в нынешнем одиночном походе в отличие от прежних трех с фатумом пошли иные игры. В нем, если судить отвлеченно, несколько таял даже сам стимул непременно играть на выигрыш. Что толку было пытаться убежать от неизбежности при ее приближении? Только из-за страха потерять еще немного времени пребывания в этом вряд ли лучшем из миров? А если знать и не забывать из-за этого страха, что муки от болезней, которые разом могут обостриться или проступить в любой момент в домашней или, того хуже, в больничной постели, на самом деле более страшны, чем мгновенный конец от разрыва сердца или от удара головой о скалу. Ведь даже для смертельного замерзания в нормальной сибирской воде достаточно двадцати минут. А ведь все маршруты из его заветного списка были сибирскими, горными, и все воды притягательных для Михаила рек текли в Ледовитый океан, не делая его особенно теплее, и на это обстоятельство их естества можно было положиться в полной мере.

Читать дальше