Вяч Кон - Что с тобой, К.? …

Но мы провернем пленку назад и посмотрим что же подтолкнуло Семочкина сделать подобный шаг в своей жизни – хоть что ни будь! – и что же способствовало всем ранее изложенному.

Квартира, которую снимал Семочкин со своей великодушной подругой (так как они спустя три года совместной жизни и не обвенчались, толи потому что она была не религиозного направления, а он не желал приобщится к официальному регистрированию, видя в этом злодейство над взаимоотношениями любящих, толи просто у него был какой-то панический страх перед словом «Брак», толи вообще он считал себя не могущим быть супругом в связи со своим не устойчивым материальным положением, при этом он явно себе отдавал отчет что и и психологически он тоже в этом слаб, и новая ответственность налагала новые проблемы, а он мечтал и видел себя мучеником, и смирился с мыслью что это ему суждено, а тут выпало такое счастье (или беда, кто его знает) встретит такую девушку, готовую пойти ради него на тяжелую работу и не попрекнуть его ни разу, и поддерживать во всех безумных начинаниях. И хотя любви мело было с его стороны, даже можно было сказать, что из расчету он пошел с ней на житие, зная что ее родители киношники, уповая на то что через низ окажется ближе к заповедной мечте, но все оказалось наоборот. Родители ее давно ушли из искусства, мам сидела дома и страдала по новую «ужасному» миру, а пап превратившись в известного бандита, стал заниматься «бизнесом». Но иногда делал шаги в сторону продюсирования искусства, что видимо говорило что не может жить без этого предприятия. Говорит обо всем этом было «пренеприятнеше», но правда повествования видимо того стоит, ибо зачем он попал в эту семью еще предстояло узнать, толи им помочь, толи себе). Так вот о квартирке. Тут дела обстояли еще хуже.

От всего этого Семочкин периодически заболевал. И нельзя сказать он был избалован в области жития, о, не вышел из простой семь, где не было особой привилегий и все свое отрочество он провел в довольно спартанской обстановке, где все помыслы и цели соединялись в единый комок о высшем предназначении человека. Так видимо идеалистические мысли и порождают с годами болезнь До-Кихотства, и как только такого человека опускают на землю и говорят вот мол она такая действительность, он сразу в постель и на неделю. Не от хворобы, а от бессилия чувств. Словно из него стержень вынули. Вынимай не вынимай, а он все равно надет свой стимул его вернуть туда обратно, такого духовная сила верующих.

Заболел в очередной раз Семочкин, слег на неделю, причем у него болело сразу все и горло, зуб, нос, голова, но в эти минуты на удивление душа перестала болеть, что Семочкин даже задумывался, а не болеть ли ему почаще, чтоб снимать груз с души. К тому же он замечал, что и писалось ему легче, при всей затуманенности головы, слова и чувства лились из его души легко и свободно, словно главные страшные сокровища отступали в свои больничные постели. Но главное, что при этом появлялась удивительная откровенность, словно в эти минуты говорило само сердце.

«Ну, так если это пользовать, то но пожалуй станет такой ж привычкой, что погубит и самое себя» —думал рассудительный Семочкин, и очень не хотел и боялся быть рассудительным, потому как чувствовал что в этом его сильная сторона которая ни как не дает развиваться слабым, и всячески ставит препоны.

«Но что-то делать надо с этим человеком» – как всегда то бывало с Семочкиным, когда он очень сближался с кем-либо начинал очень сильно страдать. Толи от собственного несовершенства, толи желал видеть в тот человеке большее совершенство, но так или иначе, он мучился. И даже не понимал отчего.

Но болезней всего был сон, который каждый раз обещал чудесные знакомства, и каждый раз реальность все искажала. С того то момента Семочкин и заболел снами. Сны стали для него реальностью, а действительность химерой, жуткой и противной. Но болезнь даже хроническая имеет свои прояснения, в такие минуты на сердце у Семочкина было тихо и мирно. В такие минуты он даже ощущал небо в своей душе. Но как только в такие минуты хотел вопросить у него совета или какого другого знания о жизни. он сразу его покидал, и он оказывался в аду своих страданий. Словно тот, кто был на верху, не желал ему. Именно ему, давать ничего кроме счастья я или несчастья. Так он жил, пользуясь другим. Чужими, открытиями в этой области, иногда при этом оживляя для себя. Для себя! Так думалось ему, но на самом деле многие, кто находился рядом в такие минуты, как вдруг как —будто преображались и все словно оживало. Но, Господи, почему это всегда было так кратковременно!