Ирина Мартова - Светить, любить и прощать

– Да брось ты… Я ж тебя сто лет знаю – минут двадцать посидишь и опять, как заведенная, побежишь! Или, что? Неужели годы дают себя знать? А, Варь? Не поверю ни за что! Намедни слышал, с какой активностью ты молодежь гоняла по отделению…

Варвара Петровна, улыбнувшись, развела руками:

– Это ж я по праву своей должности. Мне как твоему заместителю это позволено. Или нет?

Она подняла на мужчину уставшие, чуть покрасневшие от напряжения, глаза. Тот, пожав плечами, тут же согласился:

– Это да… Конечно, позволено. Тебе все позволено – ты же моя правая рука.

Они пили свежий душистый чай и по привычке, сложившейся годами, анализировали уходящий день.

Сергей Леонидович, сделав глоток, вопросительно взглянул на коллегу:

– Как там наша юная роженица? Как все прошло?

Варвара спокойно кивнула:

– Ничего. Трудно рожала. Да и стресс, конечно, схватки-то на улице начались. Прохожие «скорую» вызывали. Но ничего, все обошлось.

Заведующий светло улыбнулся:

– Кого ж ей Бог послал?

– Мальчишку, – довольно ухмыльнулась женщина, – такой карапуз славный. Богатырь – четыре кило.

– Хорошо, – Сергей Леонидович выдохнул с облегчением, но тут же опять нахмурился, – а эта мамаша, которая двойню сегодня родила? Как у нее дела?

– Отдыхает. Гемоглобин низковат, но посмотрим… Тоже мальчишек родила. Так радовалась, так плакала от счастья… Прямо в голос Богородице молитву читала.

День завершался. Еще один день из нескончаемой временной круговерти.

Трудный. Счастливый.

Обычный рабочий день городского родильного дома.

Амалия сердито плюхнулась в кресло и капризно прикрыла глаза, старательно подведенные ее искусной рукой.

Сегодня был один из тех дней, когда все вокруг ее раздражало, нервировало и угнетало. Не нравилось ничего: ни погода за окном, ни только что законченная картина, пока еще накрытая холстом, ни новая домработница.

Она вздохнула и, откинув назад длинные, старательно завитые волосы, недовольно произнесла, глядя на растерявшуюся Люсю, виновато стоявшую перед ней:

– Ну, что, Люся? Что Вы стоите, как истукан? Продолжайте. Старайтесь быть незаметной, не маячьте все время перед глазами.

Перепуганная ее резкостью молодая женщина, недавно нанявшаяся к ним в дом помощницей по хозяйству, поспешно кивнула и суматошно кинулась в сторону кухни.

Амалия закинула ногу на ногу и, прищурившись, огляделась.

Хотелось чего-то нового: ярких впечатлений, необычных знакомств, талантливых работ. Хотелось кружиться в вихре событий, в водовороте происшествий, страстей, эмоций… Хотелось создавать сенсации, быть в центре внимания.

Ее яркая, бунтарская и противоречивая натура требовала беспокойной, бурлящей, наполненной происшествиями и курьезами жизни. Женщина досадливо сморщилась и обреченно вздохнула.

Да… Какие уж тут страсти…

Сергей в своем родильном доме словно прописался – и днюет, и ночует там. Анна с книгами в обнимку спит, вот и сегодня, наверное, опять сидит в библиотеке.

Вот ведь скука! Разве это жизнь?

Амалия резко встала, подошла к бару и налила в высокий бокал темно-красного, терпкого вина, дурманящего и уносящего в далекую страну, насквозь пропитанную манящими ароматами теплого солнца, ласкающего моря и изысканной виноградной лозы.

Вернувшись с бокалом в кресло, Амалия грустно поджала губы. Да, жизнь перестала радовать.

Вот ведь досада! Надо же, как бывает!

Эта жизнь, хитрюга и затейница, перестала манить, увлекать, утешать и веселить. Откинув длинные, черные, как вороново крыло, волосы назад, женщина нахмурилась и, так и не допив искрящееся в бокале вино, погрузилась в глубокие раздумья.

Однако, посидеть спокойно ей не пришлось…

На кухне сначала раздался оглушительный грохот, потом послышался разноголосый звон беспорядочно бьющейся посуды, и завершил всю эту какофонию истеричный вопль Люси. Вскочив с кресла, Амалия сердито двинулась в сторону кухни, уже заранее предчувствуя, что скандала теперь не миновать.

Картина предстала перед ней плачевная, если не сказать – ужасающая. За плитой на полу лежала сорвавшаяся со стены полка, окруженная со всех сторон грудой битой посуды. Завершала это неприглядное зрелище белая, как лист бумаги, Люся, испуганно возвышающаяся над всей этой горой осколков и нервно прижимающая к себе влажное полотенце.

Увидев это безобразие, Амалия просто дар речи потеряла, но уже через мгновение, немного придя в себя, она грозно взглянула на трясущуюся от страха домработницу: