Лоя Ксеанелис - Из-под стола

Вскинулась бабушка, заметалась босая из угла в угол. Лёка впервые видела её такой. Волосы старушка обычно заплетала в две тугие косицы, перевязывала их тонкими верёвочками на затылке одна за другую, в корзиночку, да убирала под белый платок. Сейчас же редкие пряди свободно спадали на белую длинную ночную рубашку, змейками вились по спине. Широко открытые глаза пожилой женщины в ужасе застыли, рот перекосился на бледном лице.

– Смерть пришла! Дитятко помирает! Боженька, спаси внученьку, огради от гибели! – шептали побелевшие губы.

Старуха нелепым привидением кружила по комнате, путалась под ногами.

– Ма! Успокойся! Сядь, не мешайся! – раздражённо рявкнула на неё дочь.

Зоя придерживала голову ребёнка над тазиком, куда стекали рвотные массы.

– Мам, ты давала ей что-нибудь есть перед сном, пока я стирала? Знаю твою слабость засовывать внучке в рот всякое. Говори сейчас же! – приказала молодая женщина.

– Нюрка, крёстная твоя, орешками угостила. Лёка их любит. Я наколола совсем немного.

– Сколько раз твердила: без меня делать этого нельзя! Доиграешься, в сад не примут! Как жить будем? Деньги растягиваю – не хватает. Больничный лист лишь частично оплачивают. Кто с егозой сидеть будет? Ты немощная, малую с тобой не оставишь, не осилить тебе уход за нашей вертушкой, а мне за сервант платить, долг пока не погашен. Не смей девчонку подкармливать без моего ведома. От тебя только беды! Думаешь, я не слышала твою давешнюю историю? Зачем в уши внучке на ночь глядя такое вкладывать? «Любовь, бог, в подоле принесла, злая тётя дочь сманивала…» Она же маленькая, не понимает, не доросла до взрослой жизни, ни к чему ей это. Завязывай со своими воспоминаниями! Они не нужны!

Отец, лежавший лицом к стене, сонно рявкнул:

– Тише вы, курицы! Мне к шести на смену! Раскудахтались! Ежу понятно, от орехов малец вывернуло, такая пища на ночь тяжеловата для кнопки. Ничего страшного, к утру пройдёт.

Бабушка робко прошмыгнула к окошку, смиренно села на лавку, поджав замёрзшие ноги. Лёка жалела старуху, нестерпимо захотелось прижаться щекой к её сухим ладоням, обнять руками за колени, сказать маме, чтоб не обижала зазря бабу, та добрая, хорошая, сказки у неё интересные-преинтересные, а орешки самые вкусные, но новый приступ рвоты отвлёк от задуманного.

Всё закончилось так же внезапно, как началось. Обессиленная девочка откинулась на подушки. Мать сменила запачканное бельё, принесла попить, глаза крохи устало смежались, сквозь полусон до девочки долетели последние слова:

– Мамка, выплесни тазик за порог – воняет. Лёку же одну не оставишь! Сашке всё нипочём – дрыхнет без задних ног!

Бабушка тяжело поднялась, взяла таз.

– Зой, не от орехов внучку вытошнило! Тут одна шелуха плавает. Семечки не я давала!

Мать растерянно закусила губу.

В воскресенье Лёка проснулась позже всех. Отец уже ушёл, бабушка, одетая привычно, сидела у окна, мать хлопотала в кухонном углу, нарочито громко гремела посудой, была не в духе, дулась на старуху, в разговор не вступала. Девочка привыкла к упрямому характеру матери, которая за молчаливым раздражением скрывала растерянность, досаду, вину за ошибки.

Ребёнок чувствовал себя хорошо. Накормив манной кашей, Зоя собрала дочь на прогулку. На улице стояла тишина, солнце ослепляло; отражаясь от снега, его лучи резали глаза, не давали ресницам раскрыться. Мать посадила девочку на санки, застланные голубым байковым одеяльцем, удобно устроила ножки, обутые в белые маленькие валеночки с крошечными чёрными калошами. Морозец разрумянил щёки малышки.

– К тёте Свете пойдём! Леночка заждалась тебя, всю неделю спрашивала, – походя пробормотала женщина, за верёвку потянув салазки за собой по тропинке.

Мамину школьную подругу, резкий голос которой временами переходил в крик, Лёка не любила. Колючий высокомерный взгляд этой дамы, бросающиеся в глаза ярко-красные прыщи на ледяном белом лице да пугающе крупная фигура приводили в смятение девочку. А её мать, бабу Катю, девчурка панически боялась. Она была черна, худа, с резкими чертами лица, с кожей, изрытой оспинами, слова произносила она непривычно грубым, осипшим голосом. Видя Лёку, та не упускала случая зло прошипеть ей на ухо:

– У! На бабку-то как похожа! И лицом, и повадками. Отцовское чуть проглядывает, материнского же ни капли нет!

Ребёнок прижимался со всей силы к ногам матери, все вокруг начинали смеяться над шуткой старой женщины, а малышке становилось жутко до тошноты, она не любила ходить в дом «бабки Ёжки».