Лоя Ксеанелис - Из-под стола

В восемнадцать лет Акулька в заезжего паренька Гришаню влюбилась, сладилось у них, умчалась сестрица к столице поближе жить, в городок Затишье – там её муж с матерью обосновался, работал на местном заводе. Тот город потом в Электросталь переименовали, новые времена принесли с собой совсем иные названия.

Я в двадцать два года одна с батей осталась. Он сильно ослаб, с таким хворым о гулянках думать грех, хозяйство полностью на мои плечи легло. Время молодости быстро пролетало, меня с одинокой, горькой судьбой венчало. В деревне жалели, головами качали – мол, такая краса увядает. Отца корили – совсем затюкал старшую, только старик не виноват, сама так решила: не для меня удел уготован перед богом предстать мужней женой. Перестарком вскоре посчитали, в мою сторону уж никто не поглядывал, моложе, аппетитнее девушки ходили в невестах. Шесть лет в трудах да заботах минуло.

Когда к нам в совхоз молоденького проверяющего прислали, мне двадцать восемь лет стукнуло. В деревне девки от восторга заверещали, заглядывались на командировочного даже те, кто в паре ходил. Вечером как-то я проходила мимо конторы, в освещённом окошке его увидела впервые, как на ладошке. Он сидел, считал что-то, записывал, такой красивый, высокий, волосы русые, с лица белый, а румянец во всю щёку, и серьёзный очень. Сердце моё вдруг обмерло, за спиной будто крылья появились, все годы одиночества цепями тяжёлыми к ногам враз опали. Тут парень голову поворачивает к окну, меня с места ветром сдуло, домой заскочила, запыхалась, к двери спиной прижалась. Отец приметил, молвит:

– Кто гонится за тобой? Кто озорует?

Я разрумянилась от бега, улыбаюсь глупо, перестать не могу, с перепугу отчиталась как на духу:

– Приезжего ревизора в окошке углядела, учёный больно, не такой, как деревенские ребята. Испугалась: вдруг заметит, как слежу за ним.

Папаня ухмыльнулся, он почти с печки не слезал, а тут на следующий день засобирался куда-то. Долго его не было, я уж убоялась, кабы чего лихого не вышло. Ближе к вечеру слышу шаги – батя входит с молоденьким ревизором, тот под локоть придерживает старика. Моё лицо вспыхнуло, перед глазами круги радужные, язык к гортани прилип, ноги ватные, двинуться не в силах, а гость упёрся в меня взглядом, пристально смотрит. Отец ему что-то втолковывает, между делом меня нахваливает.

Глянулась я Феденьке, позвал меня пройтись, деревню ему показать, на зависть всем девицам – они меня за соперницу уже не считали. Начали мы с ним прогуливаться вечерами, разговоры вести обо всём на свете. Растаяло ретивое сердечко красной девицы от доброго участия залётушки, поняла, что люблю молодца, а его сердце на мои чувства отозвалось. Вскоре поженились с ним, поменяла я фамилию Копейкина на Овсянову, соседи со свадебкой подсобили, хорошие люди были. Папаня в день свадьбы последний раз на улицу вышел, через пару месяцев помер, рядом с матушкой схоронила родимого.

С мужем любимым сюда подались, тут работу дали, вот эту каморку выделили, везучими нас посчитали, мол, одни, как баре в хоромах, устроились – люди комнату делили на две-три семьи, занавесками отгораживались.

У деда твоего неподалёку мать проживала да младшая сестра, отец его не дожил, с Гражданской войны не вернулся. Они меня не приняли в семью, показалась им не годной для красавца сына, больно перезрелый плод достался их мальчику, да ещё безграмотная. Родне обижать любимую жену Федя не позволил, с трудностями справлялись сами, без их помощи. Мир да лад воцарился у нас, душа в душу зажили, милый очень жалел меня, тешил. Зато завистников неожиданно выискалась тьма-тьмущая. Девок не счесть сколько к дедушке липло, увести пытались, только я крепко за него держалась, он меня одну любил.

За месяц до большой войны Зойка родилась, мама, значит, твоя. Надышаться Федечка на дочку не мог. Потом беда ворвалась в дома, семьи, страшная година надвинулась на страну, люди в страхе да ненависти пребывали. Тогда сурово за всё наказывали: за веру в бога, за любую ошибку или промашку, иначе нельзя было. Муж на фронт просился – не пускали, говорили, тут он важнее, у него со здоровьем не ладилось, хотя внешне не скажешь, от меня он скрывал свои проблемы, старался не расстраивать. Мужики на фронте воевали, погибали, бабы одни бедовали, многие вдовами становились.

Мой Федя как громоотвод, льнули женщины к нему, тёрлись возле него и так, и сяк. Особенно одна досаждала, Катериной звали. В молодости девица шустрой да смелой слыла, всё луну с небес пыталась достать, красотой её бог не обидел.