Tатьяна Дьяченко - Опасный нарцисс. Книга третья. Нарциссические родители

А как думаете вы, читатель? Я отвечу на это в своих комментариях, но, по-моему, ответ очевиден.

«На последнем сеансе психолог работала со мной по технике символдрамы (она часто работает со мной по этой технике, т.к. хорошие результаты). Дала образ луга (оказалось, это образ материнства). Сначала мне представился прекрасный зеленый луг с желтыми цветами, голубое небо с облаками, солнце, и я, маленькая девочка в красивом платье и шляпке, босиком бегу по нему, полная открытости, доверия и любви. И вдруг почувствовала, что ноги у меня разодраны в кровь до мяса, но я даже не ощущаю боли. Зажмуриваю глаза и решаюсь открыть их, предчувствуя, что сейчас увижу что-то ужасное, но оно будет настоящим, а этот луг был лишь иллюзией – тем, что я, видимо, очень сама хотела видеть. Решаюсь и открываю глаза. И вижу полностью выжженное поле, на котором нет ничего живого, везде разложены мины, обломки, мусор, ядовитые железные гусеницы, об которые ноги и разрезаются в кровь. Вдали пожары, боль, крики попавших в капканы, небо затянуто дымкой, нечем дышать и душит угарный газ. И я понимаю – это война. А это мой дом, и я должна быть здесь. А весь этот ужас делают фашисты. Потом увидела слева черную обуглившуюся избушку. Понимаю, что там они и сидят, эти фашисты, и что я должна идти туда. Захожу. За столом сидят с трех сторон трое мужчин. И на заднем плане ходит, занимается своими делами, не обращая на меня внимания, женщина-ночь; у нее нет лица, только черный силуэт, от которого веет смертью, гнилью и могилами. Я села с четвертой стороны стола, напротив них всех. Мужчина слева положил руку на мое плечо, и я поняла, что впервые ощутила тепло, подняла на него глаза надежды; он отвел меня немного левее и на глазах у всех сделал оральное сексуальное насилие, гладя по голове и говоря ласковые слова. Я испытывала ужасный комок чувств: стыд, страх, боль, унижение, но одновременно мне было и приятно, что я хоть кому-то нужна, и что мне достается хоть капелька тепла; от этого было мерзко от себя самой, и разливалось волной по телу непреодолимое чувство вины. Когда он меня отпустил, второй мужчина справа стал измываться надо мной морально, ставить на колени, кричать, унижать, обесценивать, заставлять отказаться от того, что я люблю, что мне нравится, что я считаю важным и правильным. Третий мужчина просто смотрел на все это и бездействовал, отворачиваясь и стыдясь, он был будто полупрозрачный. Когда оба насильника насладились и окончательно обессилили меня, и я даже не могла встать, подошла эта женщина-ночь. У нее не было лица, но почему-то вдруг я увидела, что она слепая, и у нее есть огромная ненасытная пасть со множеством зубов. Она впилась мне в шею, высосав всю кровь и силы, а особенно – все, что касается женского… Убедившись, что я еще жива, она сказала мужикам, чтобы они выкинули меня на улицу, где я долго лежала без сознания. А когда очнулась, пошла убираться в этом выжженном поле – ведь это мой дом. А еще нашла малюсенький кусочек земли, который никто не найдет. И там посадила крохотное семечко, ухаживала за ним, и оно выросло в красивый зеленый росточек.

Когда я вышла из образа, у меня было четкое внутреннее понимание, что я заново пережила свое детство. Сначала Вы назвали мне мои чувства, а потом я увидела их в образной форме. Мне сейчас так невыносимо со всем этим жить, Татьяна. И так нужна Ваша помощь.

Стала анализировать с учетом того, что узнала от Вас – все, что видела в образе, и вообще всю жизнь, детство, боль, ощущения, обрывки воспоминаний… Хочу отметить, что я ничего никогда не могла понять и соединить в своей жизни (и когда буду писать о детстве, это уже с учетом Вашей информации). А теперь, когда узнала от Вас о нарциссизме и т.п., представляете, – ВСЕ СОШЛОСЬ! Наконец-то мои мучительные попытки понять увенчались успехом. Но открылась страшная правда. С которой я не могу жить.

Детство, как я уже писала, считалось, что было у меня замечательное. «Дети в Нигерии голодают, а ты ходишь в красных ботинках», – говорили мне родители. Я росла улыбчивой девочкой, что раздражало их: мать завидовала, отец бесился. А я очень любила жизнь, людей и родителей, постоянно оправдывая их бесконечные ежедневные издевательства: «Мама очень хорошая, просто ее никто не понимает и у нее сложная жизнь», «Папа хороший, он меня воспитывает, заботится о моем будущем». Господь дал мне безупречное послушание, иначе, думаю, они бы просто убили меня в гневе. Но меня было совершенно не за что наказывать, я выполняла абсолютно все, что требовало их больное воображение.