Ирина Васюченко - Они. Повесть

Я бежала к ним со всех ног, выкрикивая извинения и уверения, что «не укусит», но осознав происходящее, изрыгнула угрозу, какой от себя не ожидала. Затрудняюсь вспомнить в точности, что именно услышал из моих уст дровосек, но прозвучало экспрессивно – противник спасовал. Подозреваю, однако, что моя старорежимная бабушка таких бы слов не одобрила.

В тот момент до меня дошло, что какая-то жизнь во мне, пожалуй, теплится. Но пока никто не посягает на безопасность Али, он меня положительно бесит. Ходить с ним на собачью площадку скука смертная. Рявканье тупого отставника-инструктора «Собака должен знать дисциплину!» навязло в ушах. Али с особым цинизмом плюет на этот лозунг. На занятиях он кобенится, как ленивый троечник. Команды худо-бедно выполняет, похоже, все-таки опасается инструкторского гнева, но всем существом дает понять, что с его стороны это не более, чем одолжение. Дома, где ничто не отвлекает, в охотку изображает из себя ученого пса. Перед гостями выпендривается. А вырвавшись на волю, никаких «Ко мне!» и «Фу!» знать не желает, чинно шествовать рядом отказывается категорически, и не поймешь, что с его двойными стандартами делать.

– Я думала, он чистосердечный дурак, а он еще и прикидывается! – брюзжу я. – Стоит ли давать ему образование?

– Хочешь, я буду водить его туда? – предлагает мама. – Пусть уж доучится. Тебе надоело, а я полна свежих сил. К тому же ты ходишь в должность, а я свободна.

– Правда? И тебя не затруднит?..

– Нисколько.

С этого начинается мое постепенное, шаг за шагом уклонение от прямых обязанностей. Мама не свободна, куда там: она тащит на себе все хозяйство дома сего и терпит все его занудство. А ведь ей за семьдесят. Но она держится так, что об этом легко забыть. Пройдет год-другой, и никто не вспомнит, что Али куплен, собственно, для меня. Он мамин. Уже не я, а она приносит с прогулок нехитрые байки лесопаркового собачьего общества:

– Помнишь Оду и Тегри?

– Конечно. Серая грозная боксериха и рыжая глуповатая догиня. Подружки.

– Они в ссоре! Возненавидели друг друга люто. Их хозяева теперь только и делают, что озираются, опасаясь встречи. Вместо «Добрый день!» кричат издали: «Вы случайно Оду не видели?», «Простите, там Тегри не пробегала?» А сегодня недоглядели. Врагини столкнулись нос к носу. Сцепились! Ревели, как бешеные львы! Хозяйка Тегри чудом умудрилась поймать ее за ошейник, а Владовский – при его-то чопорности! – в прыжке плюхнулся на живот и ухватил Оду за задние лапы. На это стоило посмотреть!

– Они подрались, а у тебя рука перевязана. Ты что, ввязалась в миротворческую операцию? Пролилась кровь?

– Ну, пролилась, – мама мрачнеет, сердито дергает плечом. – Там ввязываться было ни к чему, они сами справились. Меня тяпнула Криста. Бедная собака, у нее хозяин сволочь…

Криста – черная терьериха, она души не чает в маме. Увидев ее, бежит навстречу, льнет кротко и жалобно, бодается, будто кот-гигант, лохматой башкой, просит ласки…

– Не может быть! Как это случилось?

– Все было, как всегда. Я ее гладила. Она вдруг дернулась и вцепилась. Наверняка у нее там, под шерстью, ушиб, я сделала ей больно. Собака замучена вконец, этот гад ее бьет. Он и тут набросился, принялся избивать несчастную. Я пыталась его остановить, но где там, это же форменный садист! Сам говорил – завел собаку, только чтобы на щенках подзаработать! Относится к ней черт знает как, запугивает, истязает! Это у него называется «собаке нужна мужская рука!» Ох! Самого бы его так!

Непроизвольно сжимает кулаки. Красное пятно на бинте взбухает новым соком. Мама не смотрит – подумаешь, царапина! Она лихо дралась в детстве, которое пришлось на годы военного коммунизма – шальное время, когда профессорская внучка могла предводительствовать поселковой мальчишеской ватагой. Заслушаешься, какими страстными понятиями о благородстве ее бандиты руководствовались. Было нельзя ударить упавшего, постыдно напасть вдвоем на одного, немыслимо обидеть увечного, будь он хоть трижды доносчиком, а если крадешь яблоки в чужом саду, дело хорошее, но не вздумай ветку сломать! И вопрос чести – защищать слабых! Сейчас, я-то знаю, в ней на миг «открыла два огромных глаза» не печаль, а отроческая рыцарственная мечта отметелить негодяя за бедную Кристу.

– Мама! Он победит! Я его помню. В нем килограмм сто пятьдесят! И это не жировая ткань, а стальные мускулы. Ими же плотно набит его череп. Жалко Кристу. Но тут ничего не поделаешь. Она уже сумасшедшая. Держись от нее подальше, – говорю я, понимая, впрочем, что сотрясаю атмосферу напрасно. Маме тоже жаль истеричную терьериху, но не так отвлеченно, как мне. При первой же встрече она ее снова погладит. Не бросать же друга в беде из-за пустячного укуса!