Ольга Скляренко - Жили-были сказки…

Вес стремительно уходил. Вместе с ним уходила и радость жизни. Галя ненавидела соседей и сослуживцев. Жрут как свиньи, с отвращением думала она, сдохните скоро от ожирения, твари.

Через два месяца Галю пригласил в кино коллега по работе Паша Бубликов.

Кино плавно переросло в ужин, ужин – в ночь, а потом еще и еще раз, а через несколько дней все прекратилось.

– Понимаешь, – не глядя Гале в глаза бормотал Бубликов, – ты, конечно, вся ничего такая из себя. Красивая и все такое, но, понимаешь, ты на меня так смотришь, словно съесть хочешь.

Паша поежился. Галя облизнулась. Ей, действительно, хотелось его съесть.

В конце весны Гале пришло письмо, официальное, заказное, на толстой мелованной бумаге со штампом центра «Я вас всех худеть заставлю». Галю приглашали на торжественное подведение итогов тренинга.

Сцена дворца культуры на этот раз была украшена разноцветными шариками. Инструкторша, в длинном черном платье, хищно улыбалась ярко алым ртом.

– Эээ, подруга, хорошо выглядишь.

В Галин бок резко уткнулся чей-то костлявый локоть. Галя недоумевающе уставилась на длинное тощее создание, с ярко очерченными скулами и томными глазами. Огромная коса, перекинутая через плечо, мягко закрывало то место, где некогда была грудь. Кустодиевская красавица, мелькнуло у Гали в мозгу.

– Я слышала, тем, кто успешно прошел тренинг, будут призы давать, а некоторым и работу предложат, – заговорщически подмигнула кустодиевская красавица Гале.

Кустодиевской красавице в качестве приза досталось ступа. Кому-то метла. Кому-то костяной гребень. Две или три получили блюдце с яблочком, четырем выдали по черному коту.

А Гале предложили работу. В пряничном домике. С марципановой крылечком, подумала Галя и сладко улыбнулась.

Она была из тех людей, которых никто не замечает.

Сначала просто тихой и послушной девочкой, удобной для учителей и родителей, потом, как-то быстро миновав стадию девушки, превратилась в женщину неопределенных лет.

Она работала в конторе с труднопроизносимым названием, у нее был свой уголок, где она целыми днями тихонько шуршала бумажками, заполняла желтовато-серые бланки, вписывала длинные ряды цифр в пыльные журналы.

Ее не замечали, забывали пригласить на традиционные чаепития по случаю чьего-нибудь дня рождения или Нового года. И если кто-то в самый разгар вдруг о ней вспоминал «ой, неудобно-то как получилось», то мысль эта тут же ускользала, не успев окрепнуть и сформироваться, переплетаясь с линиями мирозданиями, и человек лишь недоуменно пожимал плечами и слегка тряс головой, как будто пытаясь избавиться от чего досадливого и невысказанного.

А потом она незаметно состарилась, ее тихо проводили на пенсию и забыли на следующий день.

Она превратилась в сухонькую старушку, и это был так естественно, словно она всегда ей была.

Она надевала выцветшее пронафталиненное пальто с побитым молью воротником, толстый вязаный берет и шла гулять. Ее по-прежнему не замечали, иногда куда-то торопящиеся люди задевали и толкали ее, и не извинившись, мчались дальше по своим делам. Она лишь кротко и застенчиво улыбалась.

А потом она приходила домой, доставала белую эмалированную кастрюльку в мелкий синий цветочек, наливала воду, бросала туда щепотку бадьяна, три ложки истертого в порошок корня лаванды, два ядра черного орешника, сушеную лапку лягушки, три капли полынного бальзама, скорлупу яиц окамия и листочки заунывника, перемешивала три раза по часовой стрелки и два раза против часовой стрелки, тихонько мурлыча себе нос незатейливый мотивчик.

И где-то далеко, расправляя могучие плечи, поднимались к небу Ураганы, голодными волнами обрушивались на города Цунами, завиваясь в тугой узел, пели страшные и страстные песни Торнадо…

А потом она выливала варево в банку, закрывала ее нарядной цветной крышкой и приклеивала ярлычок, на котором аккуратным круглым почерком было выведено «Катрина» или «Сэнди».

А остатки варева выливала коту, черному и прекрасному как ночь.

Кот слизывал капли урагана и забирался к ней на руки, блаженно мурлыча и выпуская длинные острые белые когти.

А она лишь тихо улыбалась, и морщинки тонкими лучиками разбегались по ее неприметному личику.

Что-то было не так в избушке на курьих ножках. Вернее, все было не так. Единственное окошко, сиявшее чистотой так, что в нем отражались лучи заходящего солнца, было украшено занавесочками из веселенького ситца, крыша покрыта красной добротной черепицей, а бревенчатые стены округлы и гладки. Стройные куриные ножки стояли ровненько и спокойно, а коготочки на них, покрытые нежно-розовым перламутровым лаком, имели весьма соблазнительный вид. Вместо высокого частокола с украшением из костей и черепов возвышалась живая зеленая изгородь. Да и сама избушка стояла к лесу задом, а к гостям передом, так что не было нужды драть глотку.