Алексей Аимин - Дуремары перестройки. Так все и было

– На нашего директора наехала санитарная комиссия за то, что у нас емкости предварительной очистки пропускают в грунт кислотные стоки. Вскрыли – бетон трещины дал.

Директор нам дает срочное задание: достать самый крепкий из существующих цементов.

Весь отдел ищет. На железобетонных заводах наивысшая марка – 500. Кто-то в метрострое надыбал аж марку 1200!

И тут Снетков заявляет, что он может достать цемент марки 20 000!

Естественно, ему никто не верит. И тогда он предлагает мне поспорить на бутылку коньяка, что такая марка имеется. Нам разбивают руки, и этот Вася или, как он сам себя величает, Василь, снимает трубку, набирает номер и спрашивает:

– У вас цемент марки 20 000 есть?

Ему отвечают:

– Есть.

Он победно смотрит на меня.

– А купить его можно?

– Можно. Сколько вам надо?

– Ну… тонны полторы.

На другом конце провода небольшое замешательство, а потом растерянный голос лепечет:

– Да у нас на весь Советский Союз столько идет…

Нет, ну ты понял? Это стоматологический цемент для пломбирования зубов оказался! И теперь он с этой бутылкой ко мне каждый день вяжется – спор ведь был о том, что такая марка все же существует.

Заколебал!

Через неделю я случайно услышал разговор о Снеткове в раздевалке городской бани. Говорили то ли профсоюзные, то ли партийные боссы местного пошиба. Потягивая пиво, пузатый, кривоногий мужичок с борцовской шеей, рассказывал о трудностях идеологической работы: – Главная причина, появившиеся в массах подозрительные личности… – и тут снова прозвучала фамилия Снетков.

Сначала я прослушал одну из известных мне историй, а далее последовала новая информация:

– В нагрузку к дефицитным насосам снабженец Снетков получил на базе Главснаба несколько аппаратов ИОО-3 душанбинского производства. А ведь вполне мог в качестве нагрузки взять что-нибудь попроще – лопаты или грабли, например.

Но Снетков утверждал, что эти аппараты просто архи необходимы нашему предприятию. Оказалось, что ИОО-3 – это не что иное, как аппараты для искусственного осеменения овец третьей модели!

В результате весь трудовой коллектив комбината, забыв про плановые показатели, неделю смаковал прелести искусственного осеменения.

Я прыснул, кривоногий с подозрением посмотрел на меня и продолжил:

– Нет, ну как тут можно работать, когда вредители вокруг! – эмоционально продолжил рассказчик, – люди три месяца не получая зарплату из последних сил продолжают выполнять производственный план, а он ходит и с серьезным видом успокаивает:

– Трудитесь ребята – Бог вам воздаст!

Кривоногий поперхнулся пивом и бурно закашлялся, кадык забегал зигзагом по его внушительной шее. Я понял, что и этому идеологическому «борцу» мой новый знакомый поперек горла стоит. Мне становилось все интереснее и интереснее.

Чтобы лучше представить время и место действия, я должен сделать маленькое отступление.

Место действия – небольшой уездный городок рядом с северной столицей.

Время действия – начало 90-х годов XX века.

Тяжелые перестроечные годы переходили в не менее тяжелые времена реформ. Годы шли, а страна по ним буксовала. Трудно было всем, особенно руководителям всех мастей, впавших в ступор – от таких быстрых и внезапных перемен у одних мозги скрипели, а у других вообще скрипеть было нечему.

Силы и ресурсы страны были брошены на борьбу с пьянством. Народ яростно и довольно искусно сопротивлялся. Изнурительная борьба приводила к негативным результатам. Заводы и предприятия не выполняли планы и даже останавливались. Сам народ объяснял причину просто: все кругом застыло потому, что весь народ стоит в очередях за водкой.

Водку давали по талонам – две бутылки на месяц. Но главная пакость состояла в том, что, талоны действовали лишь в течение указанного на них срока. Потому в начале месяца на предприятиях резко увеличивалось количество прогульщиков. Отпрашивались по личным делам: хворали родственники, ломалась сантехника…

Шустрые бабки шныряли по городу, производя сложные обмены: талоны на водку – на талоны на сахар, талоны на мыло – талоны на водку. Все это напоминало времена карточной системы конца сороковых, которые эти бабули еще помнили.

В магазинах, кроме пустых прилавков, грязи в углах, тощих котов и скучающих продавцов ничего не было. Если кому что и перепадало, то только тем, кто вставал с петухами и попадал в первую десятку. Именно тогда народ предложил переименовать авоську в нехераську. Зато вдоль магазинов с затравленными взглядами стояли люди, продававшие все подряд – от носков и пустых трехлитровых банок до шуб, отдающих нафталином.