Это не так, конечно, но кто же ее покормит, человек хочет ест, хочет не ест, а скотинку кормить необходимо, коли уж завел ее.
А побаловать кусочком хлеба, да это же одно удовольствие, и ей, и мне.
Ладно, загружаюсь на терраске, дверь нараспашку.
Орда частью впереди, частью сзади, а кто и под ногами крутится наровя уронить меня вместе с ведрами с водой.
Ведра в тамбур перетаскал.
Раньше здесь кухню планировал, печь поставить, скотине овощи варить, но прижали морозы, и пришлось печку в сарай посредине к окну установить.
Варить не стал на ней ничего, набегаешься, да и скотину лишний раз беспокоить не охота.
Но печку все же иногда топил, когда морозы за двадцать градусов пошли, и то, чтобы вода не замерзала.
Постоянно натаскиваю в запас, свет часто отключают, а с колодца по сугробам, да по морозу, такой экстрим не радует.
В общем, теперь в тамбуре кормосмесь лежит, и мотоблок стоит с косилкой, да до морозов козы были, сейчас, все же, перевел в сарай.
Следующий заход, подойник, свиньям сыворотка, два ведра в одной руке, в правой бидон с варевом для собаки.
Часть орды засела в сарае, Барсик неугомонный, за мной как челнок.
– Ну пошли тогда Грея кормить.
Собака, Грей, помесь европейской и австралийской овчарки.
Окрас соответствующий, половина от европейки, и пятна, как у гиены, от австралийки.
Нарезает круги возле будки, ждет, когда я уже все в сарай перетаскаю и к нему подойду.
Будка, не будка, полувольер.
Сама будка, утепленная пенопластом десяткой, находится под навесом, огороженным с трех сторон, в углу сада возле сарая.
– Та-ак, кастрюлю опять куда-то загнал, Марадона?
Любит он с ней играться, гоняет туда-сюда.
Или в зубы возьмет и тащит в будку, особенно если кто-то возле вольера из живности появится.
Кастрюля мол моя, и никому не дам ее.
Лизнул в нос.
– Доволен…?
Ну и ответная ласка разумеется, по загривку потрепать, поболтать с ним минуту.
– Некогда Грей, некогда, ешь, другие тоже ждут.
Орда орет в тамбуре.
– Спокойно, в порядке очереди, ваш номер вообще последний, после дойки, так что заняли излюбленные места и не крутимся под ногами.
Долгожданная встреча, все орут, ну правильно, с вечера же не виделись.
Слева хватают за рукав, ну это Гоша.
– Гоша, ты козел, хочешь, чтобы я опять ведро уронил?
В прочем он и есть козел, самый натуральный полуальпийский и полузааненский.
Рядом с ним мамаша, Милка, и еще один козел, вообще-то, еще козлик, Гришка.
Так уж повелось, козы на букву «м», козлы на букву «г».
Справа заквохтали куры.
Петух доложился, что в его гареме все нормально, больных нет, раненых нет, яиц нет, сам понимаешь-зима, тещи тоже пока не появились.
Слева дверь закуты напряглась.
– Нюся не дави, успеешь, дверь выломаешь, накормлю последней.
Впрочем, Нюся, это Нюся свиноматка, спокойная флегматичка, поела и спать, но это пока не опоросилась.
После опороса ни к себе, ни в закуту никого не пустит, ну кроме меня разумеется, хотя тоже с осторожностью стараюсь поросят брать, норов у Нюси меняется кардинально.
Справа опять о чем-то шипит индоселезень.
Все пытается стать хозяином скотного двора, но пока что разве петуха перед курами унизил.
С ним вместе в закуте индоутка.
Держу их только для души.
Утка несется, когда ей вздумается, может и летом, может и в ноябре.
Утенка ни одного не высидела, зато яйца естественно попортила.
Посидела с неделю и смылась по своим делам.
Когда селезень ее чем-то достает, то ли своим занудством, то ли чересчур огромным желанием, не зря же умудряется и кур, и гусей топтать, она кратенько так, часа за два, высказывает ему все, что о нем думает.
То ли совесть у него просыпается, то ли нравоучения утки надоедают, но на недельку успокаивается и никого не задирает, разве что кроме меня, я у него враг номер один.
Невзлюбил больше, чем петуха.
Может по полчаса за мной таскаться, лишь бы ущипнуть.
И гладил его, и терпел, и прутом отхаживал, ничего не помогает, вот такая у нас с ним «дворовая дружба».
Слева гогот, это гуси так здороваются.
Четверо их у меня, гусак и три гусыни.
Было пять, гусака два было, но пришлось одного в суп отправить.
Тот, что остался, посильнее другого был, и взялся с весны метелить его, проходу не давал, к гусыням и близко не подпускал.
Ладно, отсадил я его, думал по лету помирятся, да не тут-то было, снова лупить начал, до крови бил.
Выпустил с утками, но и здесь опять-двадцать пять.
Читать дальше