Артем Грач - Деревня-онлайн

Это не так, конечно, но кто же ее покормит, человек хочет ест, хочет не ест, а скотинку кормить необходимо, коли уж завел ее.

А побаловать кусочком хлеба, да это же одно удовольствие, и ей, и мне.

Ладно, загружаюсь на терраске, дверь нараспашку.

Орда частью впереди, частью сзади, а кто и под ногами крутится наровя уронить меня вместе с ведрами с водой.

Ведра в тамбур перетаскал.

Раньше здесь кухню планировал, печь поставить, скотине овощи варить, но прижали морозы, и пришлось печку в сарай посредине к окну установить.

Варить не стал на ней ничего, набегаешься, да и скотину лишний раз беспокоить не охота.

Но печку все же иногда топил, когда морозы за двадцать градусов пошли, и то, чтобы вода не замерзала.

Постоянно натаскиваю в запас, свет часто отключают, а с колодца по сугробам, да по морозу, такой экстрим не радует.

В общем, теперь в тамбуре кормосмесь лежит, и мотоблок стоит с косилкой, да до морозов козы были, сейчас, все же, перевел в сарай.

Следующий заход, подойник, свиньям сыворотка, два ведра в одной руке, в правой бидон с варевом для собаки.

Часть орды засела в сарае, Барсик неугомонный, за мной как челнок.

– Ну пошли тогда Грея кормить.

Собака, Грей, помесь европейской и австралийской овчарки.

Окрас соответствующий, половина от европейки, и пятна, как у гиены, от австралийки.

Нарезает круги возле будки, ждет, когда я уже все в сарай перетаскаю и к нему подойду.

Будка, не будка, полувольер.

Сама будка, утепленная пенопластом десяткой, находится под навесом, огороженным с трех сторон, в углу сада возле сарая.

– Та-ак, кастрюлю опять куда-то загнал, Марадона?

Любит он с ней играться, гоняет туда-сюда.

Или в зубы возьмет и тащит в будку, особенно если кто-то возле вольера из живности появится.

Кастрюля мол моя, и никому не дам ее.

Лизнул в нос.

– Доволен…?

Ну и ответная ласка разумеется, по загривку потрепать, поболтать с ним минуту.

– Некогда Грей, некогда, ешь, другие тоже ждут.

Орда орет в тамбуре.

– Спокойно, в порядке очереди, ваш номер вообще последний, после дойки, так что заняли излюбленные места и не крутимся под ногами.

Долгожданная встреча, все орут, ну правильно, с вечера же не виделись.

Слева хватают за рукав, ну это Гоша.

– Гоша, ты козел, хочешь, чтобы я опять ведро уронил?

В прочем он и есть козел, самый натуральный полуальпийский и полузааненский.

Рядом с ним мамаша, Милка, и еще один козел, вообще-то, еще козлик, Гришка.

Так уж повелось, козы на букву «м», козлы на букву «г».

Справа заквохтали куры.

Петух доложился, что в его гареме все нормально, больных нет, раненых нет, яиц нет, сам понимаешь-зима, тещи тоже пока не появились.

Слева дверь закуты напряглась.

– Нюся не дави, успеешь, дверь выломаешь, накормлю последней.

Впрочем, Нюся, это Нюся свиноматка, спокойная флегматичка, поела и спать, но это пока не опоросилась.

После опороса ни к себе, ни в закуту никого не пустит, ну кроме меня разумеется, хотя тоже с осторожностью стараюсь поросят брать, норов у Нюси меняется кардинально.

Справа опять о чем-то шипит индоселезень.

Все пытается стать хозяином скотного двора, но пока что разве петуха перед курами унизил.

С ним вместе в закуте индоутка.

Держу их только для души.

Утка несется, когда ей вздумается, может и летом, может и в ноябре.

Утенка ни одного не высидела, зато яйца естественно попортила.

Посидела с неделю и смылась по своим делам.

Когда селезень ее чем-то достает, то ли своим занудством, то ли чересчур огромным желанием, не зря же умудряется и кур, и гусей топтать, она кратенько так, часа за два, высказывает ему все, что о нем думает.

То ли совесть у него просыпается, то ли нравоучения утки надоедают, но на недельку успокаивается и никого не задирает, разве что кроме меня, я у него враг номер один.

Невзлюбил больше, чем петуха.

Может по полчаса за мной таскаться, лишь бы ущипнуть.

И гладил его, и терпел, и прутом отхаживал, ничего не помогает, вот такая у нас с ним «дворовая дружба».

Слева гогот, это гуси так здороваются.

Четверо их у меня, гусак и три гусыни.

Было пять, гусака два было, но пришлось одного в суп отправить.

Тот, что остался, посильнее другого был, и взялся с весны метелить его, проходу не давал, к гусыням и близко не подпускал.

Ладно, отсадил я его, думал по лету помирятся, да не тут-то было, снова лупить начал, до крови бил.

Выпустил с утками, но и здесь опять-двадцать пять.