Алексей Макарушин - Шибболет, или Приключения Пятачка в стране Кашрута

Дальнейшие учебные будни проходили большей частью в соответствии с основным планом, обрисованным Семёном Шаповалом: утром на свежую голову Макаркин знакомился с новой главой учебника иврита, вечером излагал прочитанное слушателям. Вскоре у слушателей наметилось отставание от опытного в языках преподавателя, и Макаркин мог с некоторой вальяжностью повторно объяснять «трудные» места. Иногда для заполнения времени в конце занятия он рассказывал еврейские анекдоты. На дом он не задавал, строго не спрашивал и ученики его, похоже, даже любили. В преддверии праздника Рош Ха-Шана пошли разговоры и косвенные предложения об участии Сергея Аркадьевича в праздничном собрании с его выходом к свитку и чтении Торы. Сергей вежливо отказался, сославшись на приверженность совсем уж консервативному течению иудаизма. Удивившись, его спросили, где он такое здесь нашёл, ибо «консерваторов и реформистов тут отродяся не было». «В Берлине, – нашёлся Сергей, – в Шёнефельде». Название берлинского аэропорта показалось любопытствующим вполне еврейским, хотя в свое время Сергей там не нашёл, а потерял, и не религиозную доктрину, а чемодан.

Сразу после осенних праздников Сергею пришло на дом два сюрприза – приглашение на годичные языковые курсы в Израиль и тот же небритый коротко стриженый субъект. Второе автоматически сняло все возражения, чтобы отказываться от первого. В пивном, но романтическом ресторане он устроил прощание с немногочисленными подругами. Подруги в отличие от друзей, считал Макаркин, вряд ли смогут быстро сопоставить некоторые очевидные факты и сделать вывод, что он уезжает в Израиль, а не в заявленную Кострому. И, даже сделав вывод, они вряд ли успеют довести его до известных доброжелателей в течение 24 часов, на что, несомненно, способны некоторые из друзей-мужчин. Особенно те, у кого он занял немного денег.

«Серёжа, а что ты в той Костроме потерял?» – спрашивали подруги. «Я еду на двухнедельный симпозиум по русской народной частушке» – врал им напропалую Макаркин. «Постой, но ты вроде у нас медик, а не филолог? Ты же говорил, анатомию преподаешь, или опять обманывал?» – никак не верили подруги. «Анатомия, любимые мои, вещь относительная. Относительная к любому твердому телу. А к жидкому, наоборот, не относительная» – Макаркин разлил девушкам пиво по фужерам. «Можно сказать: анатомия кошки. Или стола. Или стула. Но никак не анатомия пива или той же водки. А вот анатомия частушки – тоже можно сказать. Семантический и частотный анализ, скажем. Вот послушайте, обожаемые, вологодские частушки, которые сообщил мне намедни один клиент. Я их прочитаю, а вы тихо вникните». Макаркин вынул из заднего кармана пожелтевший буклет.

(собраны в колхозах и совхозах Сямженского района Вологодской области в 1950—52 гг.)

Не грози народам, Трумэн,

Не запугивай войной.

Всё равно тебе придётся

лезти в петлю головой.

Крыши мирного Парижа

Самолёт крылом задел.

Ты зачем же, Эйзенхауер,

В Европу прилетел?

Эйзенхауер в Европу

Прилетел исследовать:

Кто б предательству Броз Тито

Мог ещё последовать.

Скоро Трумэну придётся

Пред судом народов стать.

За агрессию в Корее

Должен кто-то отвечать.

Мы стоим на вахте мира,

Не дадим войну разжечь.

Наша воля тверже стали,

Твёрдо будем мир беречь.

Поджигатели стараются

Опять разжечь войну,

Но народы доброй воли

Защитят свою страну.

Задушевная, напишем

Дорогому Сталину:

Наш колхоз богат и крепок,

Не допустим мы войну.

Не боимся мы, подруга,

Поджигателей войны:

Ухажеры наши в Армии —

Защитники страны.

У Советского Союза

Путь-дороженька одна:

Знамя мира и свободы —

Наша мощная страна.

(с) Изд-во «Красный Север», Вологда, 1952 г.

Из золотой, но грязной и дождливой среднерусской осени Макаркин попал в лазурный излёт средиземноморского лета. Уже в Бен-Гурионе группа российских преподавателей иврита, преимущественно женская по составу, оказалась в цепких руках сохнутовских кураторов их программы: энергичных Софочки Кантор и Ильи Разумовского. Заяц «Энергайзер» сдох бы, соревнуясь с ними. За 40 минут езды из аэропорта в тель-авивскую гостиницу «Таль» они успели познакомиться и отдельно поговорить с каждым из 20-и участников, подробно расписать программу (вкратце сводившуюся к следующему: первые полгода – занятия и экскурсии, вторые полгода – работа в удовольствие волонтёрами в сельскохозяйственном киббуце; программа предполагает ежемесячную стипендию в семьсот шекелей (около 200 долларов)), а также показать немногочисленные достопримечательности, встречавшиеся по пути: «Посмотрите налево: дом Любавического ребе. Посмотрите направо: мусорная гора Большого Тель-Авива». Куча наглядно свидетельствовала, что Тель-Авив в самом деле уже немаленький.