иеродиакон Никон (Муртазов) - Ворон

Вещи все прожиты, да у меня их и не было, а жила на Надины средства, но сейчас и у нее ничего нет, и мы с ней вот уже 3 дня, как ничего не ели. Только сунем палец в соль, пососем и ляжем на нашу широкую общую кровать.

Что делать? Надя иногда находит себе работу, потому что знает иностранный язык, а я не знаю, и меня никто не берет. Зато купить нас стараются многие, и мы так напуганы наглостью окружающих людей, что боимся всех и упросили нашу хозяйку, старую толстую турчанку, никого не впускать к нам. Даже адреса своего никому не даем, так боимся. Ведь нас недавно чуть не продали в публичный дом свои же соотечественники, и случайно спас нас французский офицер.

Как мне хочется умереть. Надя верит в Бога и в то, что наша жизнь изменится к лучшему.

Я в Бога верю тоже, но Он забыл нас.

Мне надоело лежать, опротивели грязные стены, и я, хоть и боюсь Константинополя, встаю, надеваю свой единственный костюм и выхожу на улицу.

Иду и пошатываюсь от слабости, но на улице мне легче.

Вдруг кто-то схватил меня за руку. Коля! Товарищ мужа по бронепоезду. Здороваемся. Рассказываем о своих печалях. Он предлагает отвезти меня к знакомому купцу Н-у, который открыл ресторан для эмигрантов, и попросить меня принять на работу.

– Эх, пока работа найдется, мы с Надей умрем с голоду, ведь мы ничего не ели, – вырывается у меня.

– Мария Николаевна, и Вы молчите?! Вот, возьмите, – волнуется Коля и сует мне лиру.

– А еще есть? – спрашиваю я.

Коля мнется:

– Ну, допустим, нет.

– Тогда я не возьму.

Мы долго препираемся и наконец делаем так: мы с Колей покупаем на все деньги хлеба, одну треть он берет себе, а с двумя я бегу домой.

– Надя! – кричу я в дверях. – Хлеб!

Мы едим мягкую душистую булку и не можем насытиться.

– Ангельский хлеб, – проговорила Надя, набивая себе полный рот.

Она довольна и уже полна бодрости. А у меня опять тяжело на душе, и я не хочу идти к Колиному купцу: мне так не везет в жизни, что, конечно, и теперь постигнет неудача.

Все-таки Наде удается уговорить меня, и я иду к Н-у.

Как я и думала, получила холодный отказ: «Все места заняты». Ах, к чему стоило унижаться!

Лежу и плачу. Наде опять посчастливилось найти работу, а я снова должна висеть у нее на шее. Сколько же может тянуться такое существование? Хватит! Мне остается только один выход – Босфор. На дне его уже много таких.

Эту ночь я сплю почему-то очень крепко, а под утро вижу сон: темная комната, в углу сияющий образ Царицы Небесной, и от него голос: «В эту пятницу пойди в церковь».

Просыпаюсь, на душе радостно, святость. Долго лежу и переживаю увиденное. Потом поднимаюсь и принимаюсь тормошить Надю.

– Послушай, какой я необыкновенный сон видела, проснись, пожалуйста!

Надя трет глаза и ничего не понимает, но мой рассказ быстро приводит ее в себя.

– Какой дивный сон, – восторженно шепчет она, – это Царица Небесная предвещает тебе что-то хорошее. Подожди, а нет ли в эту пятницу праздника?!

Надя хватает единственную книгу, вывезенную из дома, – «Жизнь Пресвятой Богородицы» – и начинает ее читать. Сегодня вторник, значит, в пятницу будет праздник в честь иконы «Нечаянная Радость». Первое мая.

Весь день я хожу окрыленная надеждой, но к вечеру снова приходит тоска. Что такое сон и разве ему нужно верить? Только чтобы не расстраивать Надю, иду в пятницу в нашу посольскую церковь.

Отошла литургия. Где же чудо? Чуда не было.

Иду домой и ничего не вижу от слез, вдруг над ухом голос Коли:

– Мария Николаевна! Я ищу Вас по всему городу. Что за манера такая – не давать никому своего адреса? Я ведь с ног сбился, а сегодня пришел сюда, думаю: вдруг Вы в церкви. Идемте скорее к Н-у, он меня за Вами послал.

– Опять идти к этому толстосуму? Ни за что!

– Но у него произошла какая-то перемена, он сам приходил ко мне и умолял найти Вас.

Наконец я согласилась, хотя прекрасно понимала, что из этого ничего не выйдет.

Н-к встречает нас, как самых дорогих гостей, приглашает в комнату, знакомит с женой, а потом говорит:

– Выслушайте меня, многоуважаемая Мария Николаевна, а затем судите, как хотите. Я Вам отказал в работе потому, что все места официанток у меня были заняты, а другой работы у меня не было. Отказал и успокоился, ведь формально я был прав. Однако настала ночь, и снится мне, что стою я перед образом Царицы Небесной и слышу от нее голос, да такой грозный, что я затрепетал весь: «Ты, слышу, не дал работы пришедшей к тебе женщине, она может погибнуть, и ты будешь виновен».