Сборник - В каждом человеке солнце

– Ты знаешь что, принеси кипятку. Кашу разведу, – не поворачиваясь, попросила мама.

Поезд разогнался, болтало так, что приходилось держаться за стены. Дёрнуло, толкнуло в соседнее купе, но я устояла, только глянула косо. У заваленного едой стола сидели четверо мужчин. Шумно жевали, глотали, причмокивали. Остро пахло копчёной колбасой.

Я шагнула дальше по коридору, когда один из них что-то коротко сказал, а другие засмеялись.

И внутри у меня бабахнул взрыв. Прямо в затылке. Я даже ослепла на пару секунд. Злоба обожгла щёки, сжала горло, швырнула меня в чужое купе, к тошнотворному столу, к лоснящимся самодовольным людям.

– Как вам не стыдно?! – закричала я дядьке. – Вы никто! Вы и мизинца моей мамы не стоите! Даня в сто раз лучше вас! Он маленький! Он болеет! Это на вас смотреть противно! Развалились тут, жрёте, пьёте! А он болеет! Ему всю жизнь будет плохо! Мерзость вы!

– Эй, эй! Ты чего?! – испуганно привстал бородатый дядькин попутчик.

Но я даже не повернулась, захрипела в ненавистное лицо:

– Засуньте свои деньги знаете куда?! Знаете?! Да чтоб вы!.. Да чтоб вам!..

Тряслась, хватала ртом душный воздух и не могла подобрать слова. В коридоре обеспокоенно загомонили. Наверное, сейчас придёт мама, наверное, сюда бежит проводник. Надо уйти. Но я не могла пошевелиться и отвести взгляда от обидчика. Из коричневого он стал серым, весь как-то съёжился и одряхлел. Подбородок у него дрожал, глаза сузились.

– Я просто попросил закрыть дверь, – глухо отчеканил он. – Вежливо попросил. А ты – невоспитанная соплячка. Знать не хочу, видеть не хочу ваши болезни. Имею право, ясно? У меня племянница такая была, ясно?

Это «ясно» будто камнем упало. Глыбой. Я молчала. Он молчал. Остальные молчали. Только ложка позвякивала в стакане. Дили-дзынь, дили-дзынь. И мы все как стеклянные были. Дили-дзынь.

Не больно, не обидно – никак. Долго, целую жизнь. А потом мама тронула меня сзади за плечо:

– Хватит. Пойдём.

– Простите, – сказал ей один из мужчин.

– И вы простите, – ответила мама.

А я сказала дядьке:

– Так нельзя. Всё равно нельзя…

Он не ответил, уставился в непроглядное окно, будто спрятался.

Больше мы не виделись. Даже утром, когда выходили из поезда.

А если бы встретились, я бы, может, извинилась перед ним. Или сказала бы что-то приветливое, чтобы он понял – я не злюсь. Потому что всё неправильно вышло. Сложно объяснить, но я вроде права… и в то же время виновата. И непонятно, что с этим делать.

Нет, не надо меня утешать.

На самом деле я всё вру. Я вообще не хотела к вам приходить, это классная руководительница заставила. А мне никакие психологи не нужны… и анкеты ваши. Всё равно вопросы в них глупые, ничего вы про меня не узнаете.

Я домой пойду. Мама переживает, если задерживаюсь. И печенье не буду, спасибо. Но возьму. Для Дани.

Гул нарастал постепенно, от монотонного бормотания до громкого жужжания танцующих пчёл вперемежку с хихиканьем и шумной вознёй.

Лариса Ивановна повернулась к источнику гула:

– Данила, Кристина, Артём, к Анне Дмитриевне на аппараты. Настя, подойди ближе, я тебе заклейку прилеплю. Берём окклюдеры, закрываем правильный глаз. Никита, поменяй сторону, у тебя сегодня правый. Виталик, помоги Маше.

Гул прекратился, и через мгновение группа запестрела чёрно-голубыми тряпочками – окклюдерами на очках малышей. Начался новый день.

Соня разлила какао по чашкам и с интересом наблюдала за суетящейся ребятнёй.

«Какие же они самостоятельные», – подумала она, разглядывая детей, тщательно протирающих стёклышки очков. Раньше Соня понятия не имела о таких странных словах, как окклюдер, засветы, синоптофор, в отличие от маленьких очкариков, применяющих их каждый день. А теперь искренне радовалась вместе с Данилой, когда при лечении косоглазия у него получалось на синоптофоре загнать машинку в гараж, а цыплёнок Артёма наконец-то оказывался в яйце. Или подбадривала Кристину, если раскачивающийся шарик на нитке никак не хотел попадать в отверстие на линейке. А с Виталиком рассматривала через лупу нарисованных динозавров. Соне хватило одного дня, чтобы детские личики с закатывающимися или косящими из-под полуприкрытых век глазами стали для неё не чужими.

Это было полгода назад, в начале сентября. Соня как раз летом школу закончила. На дневное поступить не удалось, и она, подав документы на заочное отделение «Реклама и связи с общественностью», готовилась к работе фасовщицей в местном супермаркете.