Александр Есаулов - БДЫЩ!

Через несколько часов, уже в ярком, искристом дне, я ввалюсь в кухню базового лагеря, где меня поздравят с днем рождения незнакомые люди. Пожмут руки. Будут смеяться своим же шуткам. Отложат ранний выход в путь, чтобы в качестве исключения позавтракать сублимированной кашей вместе со мной. Я не знаю их имен. Я не помню, кто они. Но я улыбаюсь.

Я ем мерзкую кашу и улыбаюсь.

Я вспоминаю себя маленького…

Я вспоминаю снег. Я вспоминаю себя маленького. Вспоминаю яркое солнце и сверкающие на солнце, отражающемся от снега, зубы своих таких же сорванцов друзей. Мы смеемся непрерывно. Мы кидаемся гигантскими снежками, орем и носимся между собак и помоек друг за другом без страха. Мы смеемся до слез, и в моих глазах нет забот. Я знаю, что дома мама и папа. Меня не смущает отсутствие деликатесов и денег у семьи. Я счастлив…

Я вспоминаю своего отца и мать. Маленькая квартира на первом этаже у самого КПП – северный военный город был закрыт для обычных людей. Почему-то вспоминаю тот снег. Чистый-чистый. Хрустальный. Тогда у меня и зубы были белые, не то, что сейчас. Хотя я связываю это с тем, какое количество глоток я перегрыз за последние годы. Вот они и почернели. Я сам почернел, и зубы тоже.

Я бывал в сотнях ресторанов. Модных, дорогих, красивых и уродливых. Я пил кофе в тысяче мест. От кофеен Каира до уличных ларьков Нью-Йорка. Устало и бодро, на бегу и с чувством. Я люблю кофе, но вот я сижу тут, в шалмане, и чувствую покой, как и всегда. Дерьмо в стакане это – не кофе, мясо – это не кура. Все это суррогат. И моя жизнь напоминает суррогат. Словно вместо меня живет кто-то другой. А ведь многие, как бы тщеславно это ни звучало, позавидуют моей жизни. Я был в куче мест, где не бывал никто, но сейчас, в тридцать один год, эта мысль не греет меня. Выходя из аэропорта, вокзала, корабля в любом новом городе, я не чувствую радости. Я так привык к этому, что лишь вижу людей, места, события, познаю их и пропускаю через себя, чтобы завтра стать таким же, как те, кто живет здесь. Все чаще мои мысли порабощают меня. Все чаще мысли и желания поменять свою жизнь портят мое настроение и мои дни. Кто я? Кем я стал в тридцать один год? Ведь это немного, но что я сделал за это время? Я оборачиваюсь назад и не вижу статуй со своим именем и построенных мною городов. Не вижу ничего, что бы я создал, зато вижу множество того, что я разрушил. Любовь, дружбу, дела, которыми я жил. Оборачиваясь назад, я вижу призраков тех, кто, как я думал, всегда будут рядом. А сейчас я намеренно пытаюсь создать вакуум вокруг себя, чтобы не сойти с ума от мыслей о том, как много я смог просрать за всего лишь тридцать один год.

Много дней назад я открыл глаза в сумраке какой-то комнаты, один в голой и жесткой постели. В окне маячила луна, освещая эту комнату, и я с ужасом, покрываясь холодным потом, понял, что не знаю, где нахожусь. Что я не могу вспомнить, как я здесь оказался, зачем я тут. Резко сев на кровати, я не смог даже осознать, что это за город. Лишь через несколько долгих мгновений я вспомнил, что это Ростов-на-Дону, что я прилетел поздно вечером и утром мне нужно вставать, чтобы сеть на поезд в Краснодар. Не испытывая никакого счастья познания, я перестал видеть существенную разницу между криминальным Комптоном, в котором чудом меня не застрелили местные головорезы, и гомосексуальным Римом, в котором я часами пытался пройти по узким улочкам, слушая мерзкие крики несносных поборников однополой любви, которые почему-то выбрали именно эти дни для проведения своих парадов.

Я вспоминаю, как мы кричали, на бегу кидая друг в друга снежки. Я вспоминаю, что мы жили в угловом доме на самом краю городка, и вечером, когда город наполнялся суровыми черными мундирами, сотнями черных бушлатов идущих по домам офицеров, я прилипал к окну и ждал отца. Один из мундиров, который не свернет до нашей парадной, и будет моим отцом. Каждый мой день был наполнен смыслом. Каждый следующий день был открытием. Каждый друг был навсегда, а каждый враг – заклятый. И все имело смысл. Я помню все мои мечты, и где они сейчас? Я трезво и без прикрас могу взглянут на свою жизнь, и где я сейчас? Как далеко увело меня от всего, о чем я мечтал? Где начались те незаметные мне развилки, которые привели меня туда, где я сейчас?

Комптон – это самый криминальный город в Америке. То самое страшное место во всех Соединенных Штатах. Больше тысячи убийств в год. Город разделен на банды между черными и латиносами. Полиция не заезжает в большую часть районов. Перебитые стекла. Город наводнен оружием и наркотиками. Мне кажется сейчас, что проще всего было бы просто стереть его с лица Земли. Все это я понял и прочитал потом, в Википедии. А сейчас я сидел пьяный, что редкость для меня, окруженный недобрыми взглядами окружающих меня головорезов, за барной стойкой «бикини бара». Даже в самом страшном сне я не мог представить себе такое место в ни в одном гадюшнике мира, коих я повидал немало. Грязная, мерзкая барная стойка. Два огромных, как в кино, негра на охране долго и молча сверлили меня глазами, прежде чем впустить внутрь. Обыскивая не в пример дотошнее, чем в аэропорту, они громко, не стесняясь, обсуждали, сколько я проживу в их городе. Радостно было только то, что я уже был пьян. В Америке не могут остановить машину просто так, поэтому, когда в Северном Голливуде я впал в депрессию и накачался виски с колой, и кто-то из случайных собеседников, в ответ на мои озлобленные возгласы сказал, что таким, как я, место в Комптоне, я, едва держась на ногах, сел в арендованный Шеви и поехал, путая съезды и постоянно сбиваясь с пути. И что я испытал? Чувство страха не заполонило меня, когда я опустился на стул у стойки и толстая барменша плеснула мне чего-то в стакан. Вокруг кружились в каком-то паралитическом припадке самые страхолюдные женщины, собранные со всего мира и засунутые в этот бар как «танцовщицы».