Александр Есаулов - БДЫЩ!

…я пришел домой поздно. И она впервые встречала меня дома, войдя в квартиру без меня. Я оставил ключи на охране, и их любезно передали Оксане. Я вернулся, окутанный головной болью, проблемами и нервами, а она ждала меня, подозрительно красивая, в вечернем платье, со своими кудрявыми рыжими волосами, которые мгновенно сводили меня с ума. Все это несколько настораживало, но моя интуиция быстро смолкла, когда я почувствовал запах ее волос, тела, губ. Я что-то ел, болтая с ней, и она была удивительно мила в тот вечер, на секунду упрятав подальше свой сарказм и шутки. Она целовала меня в спину, подавала чай, и я счастливо отдыхал от своих забот. Она даже не дала мне помыть посуду, хотя там была всего пара тарелок.

– Пойдем в душ вместе? – ненавязчиво тиская меня, жарко про-шептала она мне в ухо.

Но понимаете, я весь день был в поездке, я не успел помыться после тренировки, мне было очень нехорошо при мысли, что вот я разденусь и она почувствует мой запах немытого и уставшего тела. И я, улизнув, нырнул в душевую кабинку один. Рука моя привычно потянулась к мочалке… и тут я почувствовал что-то не то. Смыв с лица мыло, я понял – мочалка была не того цвета. Не того размера. Не той, столь родной и любимой мной, консистенции. Это была не моя старая подруга, а какая неодушевленная тряпка, которая не смела касаться моего тела. Я оглядел ванную и понял, что вот это и есть предательство. Натянув полотенце на чресла, намыленный, я в ярости вбежал в кухню, и, не глядя на Оксану, метнулся к раковине. Эрики, моей любимой губки, не было. Вместо нее, сверкая белизной, валялось какое-то несусветное для меня современное говно для мытья тарелок.

– Саша, я не могла мыться, я не могла касаться этих твоих «дру-зей», – кричала на меня Оксана, когда я, полностью подавленный, сел мокрый на диван. – Понимаешь? Ну там же просто уже своя жизнь началась в ней, этой мочалке сто лет было, понимаешь?

– Четыре года, – тихо сказал я.

– Что четыре года? – она сбилась с крика.

Им было по четыре года обеим. Я их вместе купил в «Улыбке радуги» – так же тихо сказал я. Я обошел Оксану, дав ей взять меня за руку, вытащил из розетки чайник-Антон и ушел с ним в спальню.

Спрятав Антона подальше, я оделся и вернулся к Оксане. Сев перед ней, я взял ее за руки. Посмотрел в серо-зеленые глаза и спросил:

– Скажи мне. Ты вынесла их на помойку за домом или в дру-гое место?

«Я люблю комфорт», – с этими словами он победно огляделся по сторонам. Я молча сидел в углу, прикрыв веки. Незнакомая компания в незнакомом месте. Чтоб не сказать грубость, я молчал. Компания была «не моя». Странные шутки, много дружелюбных людей, девушки, алкоголь. Короче, оптимизм лился рекой, все как я не люблю. Оказался я в ней случайно. Очень близкий мне товарищ пригласил меня на свой праздник, и я не мог отказать, не обидев его. Но зная меня, он посадил меня среди самых мрачных с его точки зрения гостей, а я все равно смотрел на кухню, где в одиночестве сидел и наслаждался кормом его пес. Огромный питбуль явно чувствовал мою зависть и периодически скалился клыками в мою сторону.

Мне тут недавно сказали, что социопатия – это клиническая форма психопатии. Сказал это незнакомый мне дядя, с которым я сидел в одном ряду в самолете. Сказал, когда на жизнерадостный вопрос после приветствия «куда вы летите?» я молча надел наушники.

Компания мне не нравилась… Я уже потихоньку собирался уйти по-английски, когда все стали обсуждать путешествия. Отели. Пляжи. Архитектурные излишества. Рестораны в Париже. Клубы в Барселоне. «Я люблю комфорт, – сказал он, – чтобы завтрак в отеле приносили в номер, например». Он был в хорошей форме, этот любитель комфорта, с красивой девушкой. Он пил виски медленными скупыми глотками и очень громко говорил. Его девушка послушно кивала чрезмерно накрашенным личиком и тянула, как ребенок, через трубочку коктейль.

«Ты будешь завтракать?» – вопрос я слышу, но ответить пока не могу. Губы ссохлись от недостатка воды, в горле как будто наждачка, я с трудом собираю каплю слюны, сглатываю, чувствуя едкий привкус, и только потом сипло говорю: «Да». На меня сквозь щель в спальнике смотрит помятое лицо моего товарища Руслана. На нем следами и вмятинами виден рельеф руки, на которой он спал. Холодно. Изморозь покрыла стены палатки, мы лежим в шапках, флисовых куртках. Сильный ветер трепал нас всю ночь, поспать нормально так и не удалось. Сегодня его очередь, поэтому он и спросил про завтрак. Я точно знаю, что он ждал моего отказа, ведь чтобы приготовить завтрак, нужно одеться, вылезти на ледник, накопать чистого снега, который потом долго растапливать на горелке, чтобы сварить кашу и чай. Он молча смотрит на меня. Лицо у него исключительно горское, с хищным орлиным носом, глубокими складками, грубоватое. С него можно лепить любой кавказский образ. Поняв, что я не передумаю, он также молча начинает одеваться. В двухместной палатке это длительная и сложная процедура, требующая немалой сноровки. Оставшись один, я смотрю в щель мембраны и вижу бескрайний сверкающий снег и лед. Пасмурная погода придает ландшафту мрачные и тоскливые формы, словно это Мордор из сказок Толкиена. Наваленные груды камней от селей и лавин, гигантская морена ледника кажутся бескрайними и мертвыми. Но я слышу шум подземных ручьев, крик ветра и скрежет серраков, прилипших к скалам. Я слышу дыхание гор вокруг себя, и в этом унылом одиночестве я задремываю, пока Руслан не возвращается с котелком, полным снега. Газ весело пляшет на горелке, мы медленно просыпаемся, и вот он уже весело кричит: «Вставай! Завтрак в номер подан!».