Лукерья Сайлер - Сто рассказов о России и о Германии

– Мама, папа говорит, что кофе готовое, – сказал сын Генрих.

– О! Господи! Сколько можно говорить, что кофе не готовое, а готов. Одно и то же каждый день. По-немецки ещё не научились и по-русски правильно разучились. Иду.

Сидит, кофе пьёт, насупился, не смотрит мне в глаза, обиделся. За что, спрашивается?

– Мама, я пошутил. Папа правильно сказал «кофе готов», и ещё он положил стирать в машину сам свою робу и наши брюки.

Я тоже молчу.

Шутники мои. Трое, и все, как «шкафы». Места за столом не хватает. Сам 45 размер обуви носит, и эти такие же уродились. Мало того, что двойняшки и похожи друг на друга, так они ещё и на него похожи. По пятнадцать лет всего, а тоже уже – 45-й. Чего вот сидит, надулся, как индюк? Сказал бы хоть что-нибудь. Можно подумать, что я каждый день перед ним в таком костюме хожу. Вот правильно, наконец-то приучила убирать за собой посуду по утрам. Кто бы знал, сколько нервов на это потратила.

Хоть бы слово сказал. Молча пошёл в гараж. Ну ладно, тоже буду молчать.

Я снова зашла в свою спальню, встала перед зеркалом.

– Мама, ты не забудешь, что мы тебя в машине ждём? – выходя, сказал сын Эдуард.

– Постараюсь.

Переодеться, что ли? Я быстро переоделась в брюки и кофту. Выйдя из дома, увидела в машине три пары злых глаз, смотрящих на меня исподлобья.

– «На пляже мячик, кем-то забытый, и я», – так пишет твоя любимая немецкая поэтесса, Агнес Гизбрехт? – продекламировал артистично Эдуард. – «В машине папа, кем-то забытый, и мы».

Нехороший сегодня день. Раннее утро было такое хорошее. Вот всегда так, кто-нибудь да испортит настроение.

Поехали. И никто даже не среагировал на шутку Эдуарда. Все сидим, молчим.

Когда подъехали к магазину «Кауфланд», муж сказал:

– Вы идите, а я останусь в машине.

– Битте шён, – сильно хлопнув дверью, сказала я.

Большой магазин Кауфланд в Каме, но надоел уже, каждую неделю в нём «закупаемся». И не только мы, но многие наши сюда приезжают. Часто здесь встречаем своих знакомых.

Я почувствовала, что кто-то дотронулся до моего плеча.

– Привет, я думаю: ты это, или не ты!?

Сзади меня стояла Вероника Фритц – Стрекоза. Мы учились с ней на компьютерных курсах от Арбайтcамта (arbeitsamt – биржа труда и страховая касса).

Не знаю почему, но я ей так обрадовалась, как будто мы закадычные подружки и не виделись вечность. Раньше я всегда старалась избежать её общества из-за того, что она много ныла. Нытики меня всегда раздражали. Сейчас же, я ей была так рада, что даже смутила на некоторое время Веронику своим счастливо-радостным лицом. Она была невысокого роста, немного располневшая, уже в Германии, но очень, даже симпатичная женщина. Ей так же, как и мне, исполнилось всего лишь 35 лет. В отличие от меня, она не имела детей и постоянного мужа. Мужей она меняла с такой же легкостью, как перчатки или носовые платки, а детей, сказала, заведёт только в сорок лет. В группе, где мы вместе учились, были, в основном, все русские немцы. Один наш сокурсник, Рудольф Кёниг, услышав от Вероники то, что она намерена завести детей в сорок лет, сказал: «А я бы тебе посоветовал в это время завести стрекоз». Если бы он сказал – кошечек или собачек, как это принято сейчас говорить в таких случаях, то никто бы особого внимания на такое не обратил, и все сразу же забыли бы. Он же дал совет заводить стрекоз. Так уж вышло, все засмеялись и захихикали, сделали вид, что юмор поняли, и, что самое удивительное, никто даже не попросил разъяснения, и самостоятельно ломали над этим голову: почему именно стрекоз-то? Пока это делали, Веронику стали называть Стрекозой. С тех пор так её и зовут.

– Ты что, одна? Где своего потеряла? – спросила она.

– Да ну его. Надоел.

– Бросила что ли?

– Нет. В машине оставила.

– А я своего – бросила.

– Да ты что? Ты же его из России выписала?

– Ну, с тем я ещё в прошлом году рассталась. Мы с тобой давно не виделись, поэтому ты и не знаешь. Круглым дураком оказался. Вот, как ты думаешь, может быть, человек нормальным, если он едет за границу семью создавать, по восьмому параграфу, и везёт с собой двадцать килограммов книг? Из Абхазии ехал. Мог бы шикарный ковёр привезти, не хуже персидского. «Мы никогда не поймем, друг друга», сказал он мне. Забрал свои книги и ушёл. Нет слов – круглый дурак. Говорят, сейчас живёт в общежитии с восьмым параграфом и со своими книгами.

– Слушай, может быть тебе попробовать с местным немцем познакомиться? – сказала я с жалостливой нотой в голосе. Этим, давая ей понять: как мне её жалко в связи с тем, что на её жизненном пути, в очередной раз, попался круглый дурак.