Олег Мраморнов - НАБЛЮДЕНИЯ и СЮЖЕТЫ. В двух частях

Только поэтическое возвращение спасало Туроверова и помогало ему сохранить чувство единства личности и единства пути. Он на самом деле видит мать, которой нет на свете (родители Туроверова бесследно сгинули). Босая и в лохмотьях, она не узнаёт сына и отказывает ему в ночлеге. Такое плотное совмещение поэзии и действительности и дало отсутствие внутреннего надлома. Его стихи – поэзия плывущего к своей цели, неуклонно стремящего к возвращению человека. Он возвращается в родные края даже тогда, когда ему суждено там погибнуть. В этом есть жертвенная бескорыстность.

Я снова скроюсь в буераки,

В какой-нибудь бирючий кут,

И там меня в неравной драке

Опять мучительно убьют…

Последняя книга у поэта вышла в Париже в 1965 году и носит название по тому, что в ней напечатано, – самое простое: «Стихи». Туроверову в это время было 66 лет, не за горами был уход из жизни. Автор обнародовал здесь избранные стихотворения прошлых лет и новые опыты. А в девяностые годы начало происходить возвращение наследия Туроверова на родину: были выпущены книги, созданы фильмы и радиопередачи. Пропагандист поэта Виктор Леонидов пишет, что «войну Туроверов провел в оккупированном немцами Париже, но у него и в мыслях не было присоединиться к тем казакам, что решили: Гитлер поможет им снова обрести Родину, сокрушив власть коммунистов». Для такого утверждения у биографа, вероятно, имеются документированные подтверждения, но по стихам не так однозначно.

В период войны Туроверов жил в Париже, перед тем покинув ряды Французского Иностранного легиона. В 1942 году он выпустил очередной стихотворный сборник – следовательно, в период немецкой оккупации немцы оставили ему возможность литературной работы.

В последней книге 1965 года воспроизводится написанное в конце тридцатых годов одно из стихотворений о возвращении, которое я выше цитировал: Здравствуй, грусть опоздавших наследий, / Недалёкий, последний мой стан…

Почему автор убирает здесь посвящение атаману Краснову, с которым прежде печатал это стихотворение? Думаю, не хотел лишних ассоциаций. Краснов и другие белые генералы, пошедшие на союз с Гитлером, были в советской России казнены и по сию пору не реабилитированы. Следует ли из этого, что Туроверов вообще никак не соприкасался с теми соплеменниками, которые в 1945 году, вместе с их последним атаманом немецким генералом Гельмутом фон Паннвицем, были выданы Англией на съедение Советам в австрийском Лиенце? Престарелого Краснова он знал лично, и вряд ли не имел ничего общего с его сторонниками, будучи несомненным патриотом и активным общественником. Соприкосновение было, но кое-что он мог скрывать и от самых близких людей.

( Справка.Приводятся разные – до 65-ти тысяч – цифры воевавших в союзе с Германией казаков. Среди них были не только бывшие белогвардейцы. К примеру, 436 полк 155 стрелковой дивизии Красной армии под командованием дончака майора Ивана Кононова перешёл на сторону немцев в августе 1941 года. Зафиксированы и другие похожие случаи. Накануне окончания войны воинство было передано под общее командование генерала Власова, хотя прежде дистанцировалось от РОА (Русской освободительной армии), так как в вермахте существовало своё, отдельное управление казачьих войск во главе с П.Н.Красновым, недолюбливавшим Власова. В ноябре 1943 года германским правительством была выпущена декларация, по которой казаки провозглашались «особым народом», произошедшим от остготов, то есть признавались так называемыми «арийцами». Казачьи части больше использовались немецким командованием на Балканах, нежели в России, но и на территории Советского Союза казаки выпускали около 30-ти своих газет и боевых листков. Многие антисталински настроенные казаки военных лет стали жертвой ялтинских соглашений, согласно которым союзники выдали их советской стороне. Поэт Николай Келин, о котором я упоминал выше, не воевал в союзничестве с немцами. В качестве врача-психиатра он оказывал медицинскую помощь монахам католического монастыря в Чехии, и монахи этого монастыря увековечили его память мемориальной доской.)

Вот эти строки вызывают у меня неожиданные мысли.

Не всё, не всё проходит в жизни мимо.

Окончилась беспечная пора.

Опять в степи вдыхаю запах дыма,

Ночуя у случайного костра.

Не в сновиденьях, нет – теперь воочью,

В родном краю курганов и ветров,