Александр Вовк - Десять рассказов

Струйка пота побежала меж лопаток Степана, лоб покрылся испариной, отчего некоторые элементы художественного шедевра стали расплываться и терять четкость линий.

«Боже мой! И в таком виде – через весь город! Ещё и радовался, когда встречные девушки улыбались! Да в нашем городке через пять минут все будут дружно хохотать надо мной! Ну, Сережка! Ну и удружил, ваятель доморощенный!»

Степан поспешно вылетел из канцелярии, но по дороге к казарменному умывальнику, куда он устремился, поневоле продемонстрировал художественные достоинства своего приобретения всему составу своего караула. Солдаты и сержанты, расступившись перед Степаном, среагировали по-разному, но не это беспокоило его, а то, что на долгое время он станет посмешищем в глазах очень многих незнакомых людей, которым ничего ни объяснить, ни оправдаться. И они всякий раз, едва завидев Степана в городе, будут перешёптываться, вспоминая эту смачную историю, и посмеиваться между собой.

Он решительно зачерпнул холодную воду в ладони и окунул в них лицо. Когда сквозь пальцы просочились цветные разводы, Степану вспомнился незабвенный Воробьянинов, будь он неладен, с его радикально черными усами.

Степан вспомнил этого комика и облегченно рассмеялся:

– Да, шут с ними, с усами! Я и в более серьезные переплеты попадал! И ничего! Людям бывает полезно посмеяться! А теперь – вперед! За орденами!

У дежурного по части Степан торопливо получил пистолет. Почти окончательно успокоившись, он снарядил черные обоймы холодными желтыми патронами и стремительно вернулся в канцелярию. По пути привычно велел дневальному объявить построение состава караула перед казармой, скрутил в трубочку караульную ведомость и на выходе услышал от комбата:

– Так что это было, Степан?

– Пустяки! Мазь какая-то! Против аллергии! – нашёлся Степан.

– Надо же! – усмехнулся комбат. – Ты, Степан Петрович, в карауле уж найди время, дабы своему Голтвенкову мозги прочистить. Опять его старшина в столовой уличил: снова он молодежь третирует!

– Его уже не воспитывать следует – это давно не помогает! Его бы в чучело превратить, а мозги не нравоучениями заполнить, а соломой!

– Сам набрал себе москвичей, вот и мучайся!

Степан не стал возражать, вспоминая, каким образом ему достались все московские оболтусы того призыва. Ведь он тоже знал не хуже остальных офицеров, что призывник из Москвы для любого подразделения, всё равно как чума. Причём, все они именно такие, как на подбор. Все надменны, все болтливы, все готовы бесконечно бороться за какие-то мнимые свои права, в то время как за них во всём вкалывают нормальные парни из глубинки. Но москвичей к совести взывать без пользы! Нет совести у них, не зародилась! Видимо, в Москве воспитательная среда для этого не очень питательная! И как ни удивительно, но за долгие годы ни одного нормального по человеческим меркам москвича в их дивизионе так и не объявилось! Даже в виде исключения! Все попадались только гнилые! Надо сказать, среди призывников большой страны всякого рода чудаки встречаются (что уж об этом говорить!), но если этот призывник – москвич, то уж получи, взводный, как говорят, свою долгоиграющую мину!

Комбат молчание Степана принял в качестве запоздалого раскаяния и добавил:

– С заряжанием-разряжанием автоматов будь там внимательнее. Сегодня после обеда второй дивизион опять отличился. Снова они, сдуру, пальнули при разряжании! Хорошо ещё, хоть в пулеулавливатель! Но и того достаточно, чтобы впредь на каждом совещании их полоскали! Смотри там в оба! И не жмурься!

– Будет сделано, товарищ майор! Жмуриться не стану! А кто у них начкаром сегодня стоит?

– Кажется, Варламов…

– Надо же, как Валерка прокололся! Достанется теперь, будто сам стрелял. Не повезло!

– Ты это брось, насчет везения, – в сердцах оборвал его комбат. – Ему следовало свои обязанности добросовестно выполнять! Небось, разряжание очередной сменой проспал, не проконтролировал. Или доверился разводящему! Вот и заполучил, что заработал! Ну, иди, иди!

– Я ещё Аброскина хотел увидеть… Когда из дома убегал, то жена из поликлиники не вернулась. Пришлось мне своего Серёжку одного дома оставлять. Спящего. Теперь сутки душа будет не в том месте. Может, товарищ майор, вы Аброскину передадите, чтобы вечером к моим заскочил… Чтобы узнал, что там да как?

– Не волнуйся, Степан Петрович! Я всё сам организую. А под утро, часа в четыре, когда совершенно неожиданно явлюсь к тебе с проверкой караула, то и доложу всё, как есть. И не бери, Степан, дурное в голову, а тяжёлое в руки! Вечером же зайду к твоей Ольге, помогу ей, в чём надо! Горячий привет от тебя передам! Может, она меня даже чаем угостит, если твоего гнева не боится! Ну, ладно! Выдвигайся же на развод! Не тяни зря резину за хвост!