Н. Бетельгейзе - Десятилетие

– Но ведь мы ничего не выиграли? Хотя тебе надо отдать должное, ты бился до последнего. Хоть и сомнительными методами, но бился.

Он похлопал меня по плечу в знак одобрения. Мне даже показалось, что легкая улыбка пробежала по его лицу.

– Это было интересно. Может быть, и я когда-то увлекался этой забавой, только вот забыл, – продолжил он. – Послушай, я не в праве тебя учить, но тебе лучше бросить это занятие. Оно не доведет до добра.

– Да я знаю. Хочу бросить, но… Как тут бросишь, когда это единственное место, где еще живет какая-то моя надежда.

– Думаю, надо убираться отсюда, пока они не отрезвели.

Эти слова стали в каком-то смысле знаменательными. Только мы вышли на улицу, как на нас набросились люди хозяина кабака – Бреда Тернера. Так сильно меня не били давно. Я закрывал лицо руками, старался прижимать колени ближе к телу, но все бесполезно. Резкими ударами они били точно в голову, печень, почки. Я одним еще не полностью закрывшимся глазом видел, что Оскару досталось не меньше моего. За что его трогать?! За что?!

Тернер тыкал в мое лицо часами и что-то орал. У меня заложило уши, но даже в таком состоянии я понимал, что он требует денег. Выплюнув лишнюю кровь изо рта, я попытался объяснить, что деньги принесу позже, что я смогу найти их до вечера. А главное, я хотел, чтобы они отпустили Оскара.

Я не рассказал вам еще об одной детали нашего знакомства. Когда я только подошел к нему, он смотрел в свой бокал и ни с кем не разговаривал. Но, как я уже говорил, между нами возникла какая-то незримая связь. Как будто мы старые приятели, которые случайно встретились в баре. Бывает же такое. Как сейчас помню, Оскар сказал: «Как страшно однажды проснуться и не знать, кто ты есть на самом деле. Вот только вчера, да нет, даже сегодня утром было ощущение, что ты живешь: правильно или неправильно, это уже другой вопрос, но живешь. И вот судьба преподносит тебе откровенную пакость… Или, может, наоборот, открывает глаза на твою жизнь. А знаешь, я ведь к жене и дочке еду».

Стоило догадаться, что Тернера не устроит мой ответ. Они отшвырнули Оскара в сторону, а меня, схватив за обе руки, потащили к реке. Я думаю, не стоит объяснять, как с подобными должниками поступают такие люди. Счет пошел на минуты. Вот они тащат меня, а я пытаюсь увидеть, где Оскар. Говорят, что в таких ситуациях у людей вся жизнь пролетает перед глазами – я не стал исключением. Только пролетать было нечему. Сплошные диафильмы моего существования: юность, загубленная молодость, кабаки, картины, женщины. Я, быть может, и не любил никогда по-настоящему, у меня, быть может, и друзей-то не было никогда настоящих…

Мои мысли прервали брызги воды. Как оказалось, я уже лежал в реке. Вода покрывала и больно щипала мои раны.

Тернер направил на меня револьвер.

«Ну, вот и все», – твердило мое сознание.

Я зажмурился и ждал, когда это все закончится. Раздался выстрел, но я остался жив.

Это был Оскар! Оскар! А что здесь понимать? Он собрал все свои силы и попытался накинуться на Тернера, сбить его с ног. Все произошло в одно мгновение, и моя пуля досталась ему. Больше они не сделали ничего. Развернулись и ушли. В этом городе творилось беззаконие. Подобные хозяева заведений чувствовали себя абсолютно защищено. Оскар не шевелился. Пуля пришлась прямо в сердце.

Мне не хватит сил объяснить, что я чувствовал в этот момент… Никогда не хватит сил. Думаю, прошло уже несколько часов, а я все сидел в реке рядом с окровавленным трупом моего друга.

Мысли путались в моей голове. Уши были все еще заложены, но я мог разобрать слабый вой сирены. Это утренний патруль. Они каждый день делали обход по городу и собирали трупы людей. Как они любят говорить: «Есть и дело, и тело, и виновный».

Времени оставалось мало, мне нужно было убираться. Я попытался тащить тело друга за собой. Я хотел похоронить его как следует, а не так, чтобы его свалили к остальным. Но мой организм был слишком истощен и изранен. Я делал пару шагов и падал. Пытался тащить друга, вставал и снова падал. В этот момент патруль подъехал уже совсем близко, и мне ничего не оставалось, как попытаться где-то спрятаться. Я сидел неподалеку от пристани и видел, как они равнодушно погрузили тело в машину и уехали. Стараясь заглушить свою боль, я кусал кулак, кусал его больно, чтобы не слышать себя. Рядом с кабаком я обнаружил сумку Оскара – это единственная вещь, которая осталась от него. Это единственная зацепка. Я подумал, что, возможно, какие-то личные вещи смогут рассказать мне хоть что-то о нем. Взяв сумку, я пошел к пристани. Только там в такое раннее утро я мог остаться один на один с самим собой.