Александр Лепещенко - Смешные люди

– И что помешало?

– Не что, а кто… Прицыкина цыкала-выкала… Сажин тоже, а Цеповяз вообще на час опоздал…

– Ну а вы?..

– Держался конечно… Только вышло дрянцо… – Я выбил пепел из трубки и положил её в карман пиджака. – Сказал, в общем… Ну, что служить бы рад, да прислуживаться тошно… Знаете, Александр Иванович ни слова не проронил… может, в спор боялся вступить…

– И такое может быть… С вами как спорить, так легче в грязи поваляться да помыться… Нет, вам этого не простят… К тому же вы знаете то, что другие знать не должны… Вникли?

– Ещё бы!.. Уже и заявление написал.

– Боюсь, это не поможет… Э-э, ладно, наливайте!.. Наливайте больше… – скомандовал Гулевич.

Глаза цвета кваса потемнели, мне показалось, что он хочет сказать что-то важное. И он действительно высказался.

– Алексей Николаич, это всё суета… И эта газета, и Цеповяз, и Прицыкина… Вы же – писатель, вот и пишите, пишите, ради Бога. Конечно, вам тяжело. Нужно бы облегчить душу. Знаете, чтобы попасть на свою первую настоящую исповедь, мне пришлось лезть тайком через ограду монастыря – старец Оптиной пустыни отец Илий болел и никого не принимал. Но тут встал с постели и вышел к паломнику… Словом, эта встреча перевернула меня… Он говорил так, как если бы был грешнее меня в тысячу раз и в тысячу раз более меня сомневался… Да, впервые я общался со священником, который, это было видно, переживает за весь мир и за весь мир молится… Этот разговор стал для меня одним из самых значимых в жизни… Думаю, и вам нужно исповедоваться… И тогда появится ощущение света вокруг… Тогда только и сможете писать… Вникните!

– Я понял вас, понял, я схожу в храм… Эх, у меня такое чувство, как будто я что-то забыл и не могу вспомнить… И это что-то очень болит… Что это?

– Это ваша совесть.

…Дождь оборвался.

Воздух был чист и свеж, каждый звук в нём слышался особенно отчётливо.

Машину я оставил у друга и пошёл домой.

Фонари не горели, в конце улицы подвывала собака.

Рассерженно блестели молнии. В скупых отсветах вырисовывался джип и какие-то люди. Люди обступили меня, свалили с ног. Заработали битами. Били жестоко, люто, насмерть…

И вдруг, как жёлтая рана, – зарница.

Залитые кровью Перуновы очи.

Темнота.

– Ты обо мне помнил? – спросила жена.

– Помнил… Но только, когда мне было плохо, – ответил я.

– Бертон, а вы видели солнце? – бесцеремонно вмешался в наш разговор человек с голубыми глазами и чёрной бородой. – Расскажите подробно, вспомните всё!

– Солнца я не видел… Но в его направлении туман светился красным… Через полчаса мне удалось выскочить на открытое пространство, оно было почти круглое, диаметром несколько сот метров. В этот момент я заметил перемену в состоянии океана. Волны совсем исчезли, и поверхность стала почти прозрачной, с замутнениями. Под ней собирался жёлтый ил. Он тонкими полосами поднимался вверх. И, когда всплывал, блестел, как стеклянный. Потом начинал бурлить, пениться и затвердевать. Он был похож на пригоревший сахарный сироп… Эта слизь, или ил, собиралась в большие комки и постепенно формировала разные фигуры… Но вот меня стало затягивать к стене тумана. Мне некоторое время пришлось бороться с этим движением. Когда я снова посмотрел вниз, то увидел что-то, что напоминало сад… Я видел карликовые деревья, живые изгороди, акации, дорожки. Всё это было из той же субстанции… Всё это было как из гипса, только в натуральную величину… Потом всё начало трескаться, ломаться. Из расщелин выдавливался жёлтый ил. Всё начало бурлить и покрылось пеной…

– Бертон… Пилот Бертон, вы меня слышите? Вам плохо? – спросил бородач.

– Жарко… Очень жарко… Я увидел какую-то фигуру… Фигура слегка приподнялась, как будто она плыла или стояла по пояс в воде. Этот человек, он был без комбинезона и двигался… Это был ребёнок. Я заметил в нём что-то нехорошее… Я не сразу понял, что это. А потом понял, что он был необыкновенно большой, гигантский… Это ещё слабо сказано, он… он был ростом метра четыре… Он был голый, абсолютно голый, как новорождённый… и мокрый, вернее, скользкий. Кожа у него блестела, он поднимался на волне: вверх, вниз, и независимо от этого он двигался. Это было омерзительно… По голосу я понял, что это девочка. Она пела песню… Сейчас попробую вспомнить… «Пеперуда летяла, над вода се и мятала, и се Богу молила: дай ми, Боже, дребен дъжд…»

– Бертон, вы случайно не язычник? – нахмурился голубоглазый человек с чёрной бородой. – Какова ваша идеология?