Array Сборник - Сборник лауреатов премии Владимира Набокова. Том 3

Себя представить даже не могу
Я без тебя в те лета золотые.
И как жива осталась в том году —
Об этом скажут волосы седые

В мои неполных тридцать сочных лет…
Как обломала крылья мне судьбина!
Оставила несломленным хребет —
Ведь я была тобою так любима!

Я тебя не разглядела до конца.
Мне для этого понадобились годы…
Без участья третьего лица
Я б не знала, что мы антиподы (?)…

Без участья третьих «добрых» лиц,
Запряжённых в блок вуайеризмом,
Не прочла б исписанных страниц,
Вырванных из жизни катаклизмом…

На ходулях – острых каблуках —
Прошагала б к острию карьеры.
Словно Старый Томас, на ветрах
Головой крутила бы без меры…

И, как деловая стрекоза,
Крыльями махала бы и пела…
И не разглядела б до конца,
Что в судьбе сокровище имела!

Утонули ножки
В желтизне листвы
Парковой дорожки.
Не видны следы

Тех скамеек брошенных,
Где в лучах Гекаты
У кустов взъерошенных
Целовал меня ты,

Где шептал на ушко:
«Будь женою мне,
Другом, не игрушкой,
Солнцем в светлом дне».

Предложил мне руку —
Приняла кольцо…
До сих пор на сердце
Грею письмецо…

Уж не буду плакать
Над судьбой своей,
А приду к скамейке,
Посижу на ней…

Падаю с той высоты,
куда обречённо ползли поневоле,
в беспутность, на дно суеты,
в морщины земли… Измождённое поле
голёхонько… А седина
стерни прикрывает небритой щетиной
каверны и язвы; она
не мудрствует шелестом силы интимной.
Над нею кружит хоровод
слабеющих в небе сияний зарницы,
как будто, свершая исход,
он ставит печать на последней странице.

А в голове роятся мысли,
как за шкафами тараканы…
Они озвучивают истин
несуществующих обманы.

Несуществующие боги:
как факт – смирительные тоги
и усмерительные [16] Усмерительные – от слова «мерить». нормы
как людоедские итоги…

И мыслей жель [17] Жель (Жля) – образ женского доброго божества, символизировавшего выражение сочувствия, сопереживания, сострадания, смертной печали и скорби по умершим. Печальная женщина неземной красоты, одетая во все черное, – вестница смерти. , перетекая
из треугольников в квадраты,
приобретает холод Кая,
и льдов несчитанных караты,

и резь, и боль кровопусканья
из-под гвоздей распятья ржавых,
и панихиду отпеванья
под гогот истеричек бравых,

и обвивает шею плетью
из трав, утопленниц томящих,
и, прячась в подполе, под клетью
куёт калек живородящих…

Я эту муть верну обратно
к истокам мерзости обвальной,
пошлю приветствие приватно
всем для молитвы поминальной,

туда, где выросшие в сраме
погрязли в нечистотах мира.
Я выстою: в подлунном храме
мой ангел зрит, чтоб пела лира!

Ветра зубастая грива
травы полощет игриво
в омуте… Голая ива

бросила платьице наземь,
кинулась в воду в экстазе
с берега. Будто в проказе

небо. В нём тучи-наброски —
грязные пятна извёстки.
Грома удары хлёстки!..

Рваными бабьими юбками
тень от ореха… Обрубками
падают ветки хрупкие!!!

Рвётся, клокочет бездна!!!
Падает, корчась, с небес на
землю… Сама с её дна
я себя достаю…

А у нас с тобой затишье.
Между нами вновь ничья…
Я шагаю еле слышно
В одиночестве дождя,
В одномерности незримой,
В невесомости пустой,
Единицей, не коримой
Ни другими, ни тобой…

Вчера ещё тебя ждала,
Твой поцелуй, твои объятия.
А нынче взгляд свой отвела:
В нём холод неприятия.

Ни пульса, ни слезы во сне,
Ни сока сада спелого…
Мой милый, что ты сделал мне,
Что я – окаменелая?

Любовь – подарок дорогой —
Не каждому дарована.
Мой милый, сделал что со мной,
Что я разочарована?!