Анатолий Егин - Повести о совести

– Не бойся, защитим, главное, болтай поменьше.

Друзья обнялись на прощание. Чекист ушел, а студенты продолжали праздновать весь день, имели право, они тоже внесли свой вклад в Победу Родины. Уже поздним вечером изрядно подвыпившие ребята ввалились в буфет на станции Бекетовка, принять по чуть-чуть на ночь. Выгребли из карманов последние деньги, и Шинкаренко пошел делать заказ:

– Шесть раз по сто и пирожок.

– Тут на четыре пирожка хватит, товарищ офицер, не знаю, кто вы по званию.

– Старший лейтенант, красавица.

Девушка за стойкой буфета была действительно хороша, стройна, ясноглаза, быстра и весела. Она шустро разлила водку по рюмкам и скомандовала:

– Товарищ старший лейтенант, к столу шагом марш, я сама обслужу фронтовиков.

Виталий не успел присесть на стул, как на столе оказалась водка и тарелка с шестью пирожками.

– Ну вот! А говорила, четыре.

– Два пирожка – это мои поздравления вам, победителям.

– Спасибо, моя хорошая! Зовут-то тебя как?

– Нина. А вас?

– Виталий. Виталий Шинкаренко.

– Очень приятно, Виталий! – Нина улыбнулась, и студентам показалось, что тусклая лампочка, освещающая зал буфета, стала ярче.

Ребята по-быстрому «махнули» по сто, зажевали пирожками и уже было собрались уходить, как у стола появилась Нина. Она зашла со стороны Виталия и, нагнувшись, поставила на стол стаканы с чаем и немного сахара. Разгибаясь, девушка, будто невзначай, коснулась грудью плеча старлея и, не спеша, стараясь продемонстрировать свои женские прелести, пошла за стойку буфета.

– Да, Виталька, по-моему, ты покорил сердце буфетчицы. Придется тебе за чай рассчитываться, – подытожил Боголюбов.

Щеки Шинкаренко слегка подернулись румянцем, он еще не мог оправиться от ощущения прикосновения женщины, он готов был расплачиваться прямо сейчас.

Студенты допивали горячий чай, а Нина громко объявила:

– Буфет закрывается, я и так два часа пререработала в честь дня Победы.

Двое мужиков, сидевших за угловым столиком, поднялись и, покачиваясь, направились к выходу. Засобирались и студенты. Виталий не знал, что ему делать, поднимался, потом опять садился на стул.

– Всем на выход, завтра с утра занятия, отдыхать пора, – скомандовал староста.

Шинкаренко поднялся вместе со всеми.

– А ты куда собрался, отличник учебы? Кто за чай расплачиваться будет? Неужто Пушкин? – осадил его Олег.

Виталий развернулся и направился к стойке буфета, а Нина только этого и ждала.

– А ты догадливый, Виталий. Молодец!

Нина быстро задвинула засов на входной двери, поставила на стол две рюмки, водку, немного колбасы и хлеба.

– Присаживайтесь, товарищ старший лейтенант, познакомимся поближе.

Знакомство, особенно его вторая часть, было бурным. В подсобном помещении буфета стоял топчан, на котором в перерывах отдыхали буфетчицы, так вот, это наспех сколоченное сооружение до утра скрипело, но выстояло, не развалилось.

На следующий день Виталий выглядел опустошенным, сидел молча и почти ни на что не реагировал. Товарищи старались его не трогать, а преподаватели не делали замечаний, все-таки День Победы праздник святой, праздник великий. С тех пор Шинкаренко стал часто посещать станционный буфет, они близко познакомились с Ниной, им хорошо было вдвоем, они чувствовали друг друга на расстоянии, сопереживали и радовались вместе. Приняла Виталия и дочь Нины, которой было шесть лет, родилась она в мае тридцать девятого, а папа ее погиб в сорок втором году.

Сдав летнюю сессию, Шинкаренко поехал домой в Николаевскую слободу, помогать родителям. Работал Виталий, не перегружая себя. Скирдовал сено, заготавливал с отцом дрова, растил с матерью овощи и делал заготовки на зиму. Каждодневный нетягостный труд, купание в Волге по вечерам оздоравливали и приносили хорошее настроение. Постепенно из головы парня уходила тревога о тяжких последствиях контузии, их просто не было, организм, как юности, был полон энергии, силушка с каждым днем прибывала.

Вере удалось несколько раз завлечь студента к себе. Но встречи их не были горячими. В самые сокровенные моменты Виталий вдруг вспоминал Нину, страсть исчезала, все опускалось внутри и снаружи, и он бежал от Веры. Женщина все понимала, хотя грыз ее душу червь сомнения, порой вспыхивала злость, но это скоро прошло. А Карп Петрович сказал жене:

– Ну, что я тебе говорил, Галю? Сынок-то наш Верке отлуп дал. Ни, не таку жинку нашему Виталику треба. Чую, серденьком своим чую, буде у него краля высокого полета.