Василий Дыш - Тайна с глазами, полными любви

Тот соседский парень заявил, что Рами сама захотела этого и даже сама первая напала на него, разбив ему голову. Потому он и был так разозлен, что потерял контроль. Пытался обвинить ее в вызывающем поведении, в ее красоте, внешности. Полиция даже завела дело на нее за нападение.

У того парня отец был очень большой чиновник в стране. Очень богатый. Садист признался, что по слухам знал – она всего лишь дочь еврейки и живет с няней. И насиловал ее, упиваясь своей безнаказанностью, – с таким папой, как у него, ему ничего не будет за совершенное.

Какое наказание за поруганную еврейку в его стране? Всего лишь еврейку.

Но он не знал, кто ее отец, ведь тот почти не навещал дочку, отдав ее на попечительство других людей. Не знал, кто ее папа!

И были разборы среди кланов. Могущественных кланов той страны. Насильник, как оказалось, даже являлся каким-то ее дальним родственником по папиной линии. Он оказался внуком папиного двоюродного брата – маленькая страна. Разборки были внутри тесно связанных родством кланов.

Рами про то не узнает никогда. Впрочем, такова ее доля – не знать ничего, что делает папа за ее спиной, как бы для нее. Ее ведь нет официально. Она никто.

По законам их страны, насильник считается «воюющим с Аллахом» и должен быть наказан смертью. То, что он сделал, хуже убийства. Это один из самых тяжких грехов. Очень однозначно обозначено – такие там законы и правила. Но не в клане. Ничто не могло уйти наружу из клана. Тайна ее существования. Недопустимо. Клан не сжирает своих родных детей. Насильник был из клана.

Другого парня, который держал двери и смотрел на происходящее преступление, вскоре не стало – его нашли мертвым в заброшенном колодце. Упал? Все наверняка догадывались, чьих рук это падение, но молчали. Третий парень, тот, который убежал, испугавшись предстоящего, тем самым спас себе жизнь. Ему разрешили исчезнуть самому – куда-то уехал, наверное. Насильник остался жить.

У семьи насильника были деньги, очень большие деньги. И важное положение в стране отца садиста. Религия, традиции, законы, мораль – эти догмы, внушаемые всем, когда это необходимо для сдерживания и управления обычными людьми, они прикрывают глаза, когда говорят большие деньги. Ее судьба была решена. Папой.

Ей, конечно, не сообщили. Она была молодая девушка в своей трагедии, одна, без родительской ласки. Истерзанное тело было видно, а вот сломанная душа не принимается во внимание. И тогда, теперь и всегда. Что-то еще? Она не знает.

Папа не хотел огласки свершившегося. Тайна останется навсегда. Так надо. Так и было.

После того случая, который она помнит всегда, она перестала чувствовать боль. Телесную боль, физическую. Застыла, замерзла к жизни. К парням, к чувствам, которые узнала с такой ужасной стороны. Трагичной и неискупимой. В ее стране бесчестие для девушки равносильно смертному приговору, но лишь девушке. Слабое утешение, что по их же законам изнасилованная девушка считается невиновной, девственной, ничего не могло исправить в ее душе и сознании горя. Женщины там не имеют права распоряжаться даже своей жизнью.

Это сжигает ее душу всегда, когда воспоминания приходят к ней. И ненависть к насильнику всю жизнь.

После этого трагического случая, зачеркнувшего ее детство так рано, братья, ее сводные братья, сыновья настоящие отца, стали охранять ее. Стали приезжать к ней и не уезжали никогда. Так они выразили заботу папы о дочке, берегли грех отца. На всю жизнь стали ее охранниками. Или надзирателями?

А няня, та самая близкая к ней женщина, от страха за свершившееся и чувство вины, что не углядела за подопечной, на нервной почве от стресса заболела диабетом и позже умерла от сердечного удара.

Последний близкий человек, который был в ее жизни тогда.

Когда Рами подросла, она выбрала для себя мечту. Стать врачом-кардиологом. Хирургом. Чтобы она умела спасать всех. Она хотела научиться лечить сердце. Чужие сердца. Свое лечить у нее не получится.

Она никогда не делила людей на врагов и друзей. Привыкла, что она одна, выживает сама, справляется со своими синяками в одиночестве, не ожидая доброго слова от родных, впрочем, которых и не было никогда.

Папа одобрил ее выбор. Как же без папы. Впервые ничего не сказал против, не употребил привычный маневр – сломить ее решение своим. Причины такой неожиданной снисходительности она не могла понять. Отец сам выбрал тот институт, где ей предстояло учиться.