Валерий Гусаров - Записки сивой кобылы. На трезвую голову

Показывая друг перед другом свою неиссякаемую удаль и бесстрашие, друзья уходили всё дальше от здравого смысла, от осознания угрозы, нависшей над обоими. Время остановилось только для них, но Земля всё так же исправно продолжала свой бег вокруг солнца и собственной оси, отсчитывая обороты.

Так прошло неопределяемое количество дней. Последний вечер криминальной свободы запомнился более выпукло, чем всё предыдущее. Энвер предложил поехать к сестре поесть чего-нибудь более существенного, чем та сухомятная закуска, пользуемая ими при уничтожении спиртного. Подходя к дому сестры, они заметили подозрительную машину, но только войдя в квартиру, Мишка с гибельным спокойствием увидел троих, сидящих за столом на кухне: своего капитана, командира роты и двух солдат-сослуживцев.

– Ну, здравствуй, сержант Анциферов! – с напряжённым сарказмом произнёс капитан.

– Здравия желаю, товарищ капитан! – выдохнул Мишка обречённо. Мысль о побеге мелькнула в голове, но он подавил её остатками воли, резонно решив, что рано или поздно неизбежное должно случиться, пусть уж будет сейчас. Энвер соображал туго, но на всякий случай сунул ему 25 рублей.

С этого момента детали происходящего воспринимались сознанием как-то отстранённо, как во сне или скучном чёрно-белом фильме. Вначале он вяло переодевался в свою армейскую одежду под недоумённым и чуть осуждающим взглядом сестры, потом долго ехали в часть. Капитан что-то говорил, обращаясь к нему и покачивая головой, но сквозь урчание автомобильного мотора Мишка плохо воспринимал смысл сказанного.

Потом была гарнизонная гауптвахта и камера-одиночка с окном, забранным решёткой, с массивной дверью и небольшим окошком в нём, где время от времени появлялся глаз и какое-то мгновение наблюдал, чем занят арестант. Мишка в полудрёме неподвижно лежал на дощатой крашеной койке. В тяжёлой голове мысли не летели, не бежали и даже не ползли, они медленно подрагивали на месте, не пытаясь превратиться во что-то логичное и связное, пока полудрёма не перешла в сон.

Следующий день прошёл в кабинете, куда Мишку привели к старлею, военному дознавателю, который представился, но Мишка и не пытался запомнить фамилию. Молодой старший лейтенант упорно называл разговор следственными действиями и аккуратно записывал ответы на казённые листы, заставляя Мишку подписываться под каждым.

От этого дознавателя Мишка узнал, наконец, что он отсутствовал в части целых девять суток, и что называется такое уже не «самоволкой», а беспричинным оставлением воинской службы или дезертирством. Здесь не отделаться гауптвахтой, возбуждается уголовное дело с грозящим наказанием в виде направления в дисциплинарный батальон. Всё остальное Мишка выслушал из уст дознавателя как-то безразлично и отстранённо, в голове осталось только «дисбат», короткое и пугающее слово.

После обеда, до которого Мишка почти не дотронулся, в камеру заглянул старшина-сверхсрочник, дядька, годившийся в отцы. Он что-то говорил, даже жалел его, но сказал, что ничего исправить уже невозможно, о его проступке известно в Штабе округа и наказание неизбежно.

Безразличие постепенно сменилось состоянием полного отчаяния. За два с лишним года Мишке довелось услышать многое о дисбате. Что-то из услышанного наверняка было «страшилками», передающимися из уст в уста военнослужащими, но что-то могло оказаться и правдой. Отчаяние разрасталось. А когда Мишке сообщили, что завтра переведут на гауптвахту округа, на Садовую улицу, нервное напряжение достигло апогея.

И тут совершенно случайно в одной из щелей между крашеными досками пола Мишка заметил половинку лезвия бритвы, когда-то, видимо, спрятанную одним из прежних обитателей камеры. Позже Мишка не мог объяснить и самому себе, как пришло ему в голову подобное решение, но оно пришло. Пришло стихийно, быстро, вне всякой логики и без размышления о последствиях. В таких случаях говорят: чёрт за руку дёрнул.

Мишка лихорадочно глянул на квадратик в двери, не наблюдает ли за ним всевидящий глаз? Нет, никого с той стороны не было.

И тут, решив, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, Мишка схватил бритву и полоснул по одной и по другой руке. Но боли не почувствовал. Тогда он деловито спустил вниз закатанные рукава и лёг умирать.

Дальнейшее вспоминалось с трудом: носилки, санчасть, затянутые жгутами руки, машина, везущая в неизвестность, уколы, белые халаты, опять машина и полный провал…