Александр Сих - Любви неведомые тропы

А завтра прилетит жена. Она его любит, и он её. Но это совершенно другое. Музыка абсолютно другой тональности, не будоражащая своим звучанием глубинные фибры души. И это при том, что случись, не дай Бог, что-то подобное с женой, Пётр готов, не задумываясь, отдать за неё жизнь. Он открыл глаза и…

О, чудо! Пётр не мог поверить представшему видению. Мираж! Галлюцинация! Или он окончательно сходит с ума? Десять дней, оторванных от реальности, десять дней, потрясших его устойчивый мир, и в финале, как в дешёвой мелодраме, ранение и сотрясение и без того взбудораженного мозга. Но мозг здесь совершенно не при чём. За десять дней до этого случилось такое сильное сотрясение души, которое, если оценивать по шкале Рихтера, далеко зашкалило бы за максимальную отметку. И получается, что любовь, как стихийное бедствие, самое страшное, разрушительное и… самое приятное.

Напротив Петра, в раскрытой двери, стояла Любовь. Его Любовь! Во рту пересохло, и язык прилип к нёбу. Он не мог вымолвить ни слова. Лишь вулканический жар вспыхнул в груди, обжигая пробитое отравленной стрелой Купидона сердце.

– Здравствуй, любимый! – восторг вылился в тихий шёпот, который не сумел бы перекричать ни один динамик. Любовь сияла, и своим сиянием осветила для него палату, как тысячи солнц. Петру хотелось вскочить и броситься навстречу, поднять её на руки и кружить в бешеном ритме вальса. Но этого он сделать не мог, а лишь приподнялся и хрипло произнёс волшебное имя – Любовь.

– Лежи, милый, не делай резких движений, – она подошла к кровати и присела рядом. – Я так по тебе соскучилась, будто не видела целую вечность. Хотя слетала домой всего на два дня. Но ничего, теперь мы будем вместе. Я буду рядом с тобой.

– Всегда? – с мольбой и как-то по-детски спросил Пётр.

Любовь загадочно улыбнулась, а из глаз огненным фейерверком на Петра сыпались искры нежности и жалости.

– Всегда, – ответила она и взяла его за руки.

Но тут он вспомнил прошлую жизнь, и грусть отразилась на его лице.

– Завтра приезжает моя жена, – сдавленно сообщил Пётр и поднёс её руку к своим губам.

Любовь указательным пальцем прижала его губы, умоляя ничего не говорить. Потом, наклонившись к самому уху, и обдав ароматом упавшей на его лицо пряди волос, тихо-тихо прошептала:

– Всё замечательно, любимый. Завтра приезжает мой муж, чтобы поблагодарить тебя за моё спасение. Он прекрасный человек.

Максим всегда считал себя космополитом и человеком отнюдь не сентиментального характера. Хотя, конечно, и космополитизм, и сентиментальность, имея чёткое буквальное определение, имеют границы, пусть и сильно размытые, индивидуального космополитизма и разные степени сентиментальности.

Кто-то от избытка чувств падает без чувств, а кто-то, по той же причине, лишь непроизвольно усилит блеск глаз. Кому-то совершенно наплевать, где жить, лишь бы было удобно и комфортно. А кому-то удобно комфортно жить везде, но для полноты жизни и счастья всё равно чего-то не хватает. И не все сразу понимают – чего.

Родина, если отбросить государственно-политическую идеологию, это то место, где человек родился и провёл счастливейшую пору своей жизни – детство.

А детство, если оно не пришлось на страшное время войны или революции, да к тому же не омрачено присутствием крайне злобных и антисоциальных родителей, всегда счастливое.

Правда, понимаешь это уже тогда, когда оно отдаляется от тебя на расстояние смутных воспоминаний. А цепкость этих воспоминаний прямо пропорциональна возрасту. Хотя, опять-таки, всё глубоко индивидуально. Но, как бы там ни было, вывод один: теперь, наконец-то, стало понятно, почему многие пожилые люди впадают в детство.

Максиму ещё не было и сорока, когда он почувствовал жестокие приступы постоянной тоски и услышал призывные ностальгические отголоски.

Вначале эти симптомы были ещё не настолько болезненны, чтобы по-настоящему взбудоражить внутренний мир серьёзного и делового человека, ставшего, правда, таковым не по зову сердца, а в силу сложившихся обстоятельств.

Но, как оказалось, это были только цветочки. И ягодки не заставили себя ждать.

Не прошло и полгода, как они выросли, созрели и тяжёлыми гроздьями придавили душу Максима, вызвав в ней полное смятение чувств, выплёскивая наружу неудовлетворение и раздражительность. Неужели его примитивно потянуло в родные края? Только ли ностальгия терзала его душу? Максим сам прекрасно знал, что нет. Не это было главным. А если точнее, то это вовсе не было главным.