Кира Мюррей - Комната на семнадцатом этаже

– Десять уже, – Дарья сделала большой глоток виски. – Не знаю в кого она такая. Вечно в своей комнате сидит, на улицу не выгонишь. С людьми почти не говорит. Мне кажется, я её голос уже забыла.

– Может к психологу?

– К школьному уже ходила, – Дарья пьяно говорила громко, а глаза её были слегка прикрыты, – сказала, что нормальный ребенок. Но что она знает? Я ведь мать. Я вижу. А та заладила нормально и нормально. Не получается вообще на неё повлиять. Учится на тройки, на уроках не отвечает. Ничего не хочет.

Наступила тишина, в которой Дарья пыхтела, как будто пыталась успокоить расшатавшиеся нервы и усмирить злость на собственного ребенка.

– Знаешь иногда я думаю, а зачем я вообще ребенка заводила? Может нужно было как с первой беременностью. Просто сделать аборт.

– Уже поздно об этом думать.

– Да, поздно. Но знаешь, иногда она просто выводит из себя. Понять не могу, что с этим ребенком. Вот тебе с Сашкой повезло. Как сейчас помню. Такая улыбчивая девочка, всегда душа компании.

– Ну, все, хватит, – успокаивающе протянула Маргарита, наблюдая то, как Дарья пытается обнять свои ноги, неловко подтягивая их к себе. Голос у неё уже стал еле слышный, а с рук вот-вот должен был вывалиться бокал. Глаза у женщины слипались, – Давай сюда.

Маргарита легко разжала пальцы и вытащила бокал, там оставалось немного и она допила одним глотком, после поставила его на столик. Дарья молчала, а взгляд её был мутный, как будто она уже была во сне. Маргарита закурила, глядя на свою подругу, почему-то в районе солнечного сплетения опять что-то сжалось. Наверное, нужно проверить желудок и меньше курить, подумала Маргарита. Она докурила и уложила несопротивляющуюся подругу. Та была легкой, совсем как Саша в детстве, и как только легла на спину тут же перевернулась на бок, сворачиваясь клубочком.

Маргарита провела рукой по волосам и пошла к выходу, оставив потушенный окурок в полной пепельнице. Застегнула пальто, замерла на секунду вслушиваясь в тишину дома, и пошла к своей машине. Ей было так хорошо, где-то внутри больше ничего не сжималось, как будто догорело, как окурок в пепельнице, было абсолютно пусто. Больше она не хотела, чтобы её что-либо когда-либо заполняло.

Молодой мужчина поднимался по ступенькам подъезда. Воняло затхлостью и пылью и он с грустью наполнял этим запахом легкие. Медленно скользил взглядом по стенам, с облупившейся краской, по пыльным ступенькам.

Он не был в этом подъезде практически год и теперь ему казалось, что он вернулся в прошлое. Он вспоминал, как когда он был ещё мальчишкой, он взбегал по ступенькам вместе с дворовыми друзьями и просил у мамы попить или же отпрашивался ещё погулять. Она строго упирала рука в бока, но потом все же разрешала, вдогонку крича, чтобы гуляли они не долго.

Отец в это время читал газету или же смотрел телевизор. Виталику он казался таким взрослым, таким сильным и мужественным. Его отец был для него примером для подражания, настоящим мужчиной. С большими, мозолистыми руками и множеством историй, которые он с удовольствием рассказывал. У отца был громкий смех и когда он улыбался или смеялся возле глаз появлялись лучики-морщинки. Виталику он казался недосягаемо высоким и сильным. Его отец был настоящим трудягой и часто ремонтировал что-то дома. Тогда Виталик сидел рядом на корточках, положив ладони на колени, а на них подбородок и с интересом наблюдал. Тогда отец начинал рассказывать, как и что правильно делать.

Он был из тех, кто мог дать подзатыльник, если сын говорит не слишком уважительно с ним или матерью. Но, несмотря на это, Виталик его обожал. Отца он любил больше, чем мать и в детстве ему было за это ужасно стыдно.

Ему часто прилетали подзатыльники по вине Женьки и тогда он ужасно сердился на своего младшего брата. Он понять не мог, зачем родители решили завести ещё одного ребенка.

Он сердился, что ему приходилось следить за младшим братом. А особенно он злился, когда родители говорили взять Женю с собой к друзьям.

Виталик казался себе до ужаса взрослым и думал, что сидеть с Женей, который был младше на три года, для него зазорно. Ему было стыдно брать его к друзьям, а если все же уступал родителям, то вместе с друзьями над ним подшучивал.

Женя был плаксой, и они постоянно на него так называли. Сейчас Виталий понимает, что брат всего лишь был беззлобным по своей натуре. Он не понимал такой забавы, что была постоянной у мальчишек, как задирание других детей.