Андрей Золотухин - Путешествие вновь

6

Когда мне исполнилось лет одиннадцать или двенадцать, я решил влюбиться. Именно так – сознательно. Виной всему стали книги. Напрасно, à propos 4 4 Кстати (франц.). , говорят, что они сеют разумное и вечное. Фальши и глупостей в них тоже содержится преизрядно. Первая любовь! Как много в этих словах… Много – чего? Дури и глупости? Начитавшись всякой дряни, я вообразил себя отважным рыцарем с нежным сердцем и начал подыскивать подходящую Дульцинею. С этим дело обстояло плохо: гостей у нас почти не бывало, отец не любил их по причине скупости и нелюдимости, а мать жила в своем мире, устраивая воображаемые приемы и суаре в собственной голове, под сенью пропахших нафталином плерез.

Но однажды мне повезло: ужасно разболелся зуб, смена молочных на постоянные проходила тяжело, и я был препровожден к dentiste 5 5 Зубной врач (франц.). , доктору Лабинскому. Выходя на ватных ногах из кабинета, измученный и в слезах, я нос к носу столкнулся с девочкой моих примерно лет.

– Ира, дочура, – закричал из своей пыточной мой мучитель, – не входи пока сюда, ангел мой. Пусть сначала Марфа… Ну скорее же, скорей, несносная ты дура! Гадость и кровь! Гадость и кровь! Ах, что ты там возишься. Немедленно вымыть пол! Да, и плевательницу! Живо-живо!

Казалось бы, как можно влюбиться в дочь живодера? Инквизитора, причинившего мне столько страданий? Но проклятое воображение мгновенно соорудило подходящую историйку: жестокий вампир-отец – разумеется, японец – по личному приказанию микадо ставит немыслимые в своей жестокости опыты над плененными русскими воинами. Отрезает им головы и прочие конечности, из которых мечтает сшить Франкенштейна, непобедимую монстру. В высокой каменной башне, на острове Хоккайдо, средь вечно цветущих сакур, зловещий колдун спрятал ото всех свою дочь: девушку небывалой красоты, чистую душой и при том всем сердцем желающую победы нашему государю. Огромные фиалковые глаза, тонкие ключицы и мушка над губой.

Надо сказать, что реальная дочь зубного злодея глаза имела небольшие, неопределенного колера, тонкости же в ее теле не наблюдалось вовсе, как, разумеется, и мушек на круглом курносом лице. Но моя расчесанная чтением приключенческих романов фантазия мгновенно произвела все нужные манипуляции. Необходимо пробраться к прекрасной принцессе, вызволить её из заточения, после чего заживем мы бесконечно долго и несказанно счастливо.

«Ира Лабинская, ты покорила меня», – шептал я, засыпая. «Главное, не останавливаться. Так, что там положено делать дальше? Придумать ласковое прозвище для дамы сердца», – с этой мыслью открывал глаза. Это оказалось легче легкого. Ира. Ириска же! Сладко и тягуче. Увеличивая накал страстей, я начал яростно себя растревоживать, царапать сердце напрасными подозрениями и вообще всячески опалять душу жестоким и огнедышащим чувством. Так прошло дня три. Затем я вновь оказался в кресле дантиста – ее отца. Надо мной зависло длинное смуглое лицо с глазами навыкате. «Н-да… Молодой человек, дела ваши плохи. Сладкое уж очень любите, а? Что ж, будем рвать…»

Омерзительно юркие, вороватые пальцы, обильно проросшие черными жесткими волосиками. Мучитель порылся в стальном гробике, выудил искомый инструмент. Мушиные лапки, вооруженные козьей ножкой. «И клялся страстно юной деве, что только ею он пленен», – промурлыкал доктор Лабинский. И щами в нос он мне дохнул.

После этого испытывать не то что страсть и нежность, вообще что-либо кроме отвращения и ненависти к коротконогой принцессе с вредным для ротовой полости именем оказалось выше моих сил. Так, почти одновременно, усилиями семейства Лабинских я лишился последнего молочного зуба, а заодно и детских иллюзий.

7

Шли годы. Я благополучно, с похвальным листом, окончил гимназию. Пришла пора задуматься о будущем. Отец настаивал на юридическом образовании. Перечить ему я, естественно, не осмелился. Матери же было все равно: познакомив меня с избранными литературными произведениями и научив разбираться в музыке, соответствующей её вкусу, она умыла руки, занявшись в основном ловлей бабочек и собиранием гербариев.

Ну а случилось-то все совсем по-другому. К моменту моего зачисления в Московский университет отец подгадал скончаться от апоплексического удара. Мать предоставила меня самому себе, так я оказался на историко-филологическом факультете. Начал разбираться в лафитах, хаживать в оперетту и салон Madame Kitty. Картишки, нигилисты, антропософия и даже Карл Маркс в оригинале. Всё это было, да. Но – в меру.