Анатолий Рубцов - Время Каина

– У нас проблемы со здоровьем? – встрепенулась Ана. – Так это же пара пустяков. Сейчас мы тебя подлечим.

– Может быть, хватит? – сработал наконец инстинкт самосохранения у Петровича.

– Ну-ка поднимайся с моих колен, вытри нос и запомни: шамбертен – лучшее лекарство от старости и болезней!

Он не сомневается в этом, заверил богиню Петрович и, подкрутив ус, лихо опрокинул в себя полный бокал шамбертена – ну точно гвардеец Наполеона. После этого он умер – так ему показалось по крайней мере, потому что сразу вслед за тем очутился он на Елисейских полях, то есть в Элизиуме, в древнегреческом раю, где появились обнаженные девушки и, танцуя, начали раздевать его, готовя, видимо, к райским наслаждениям. Петрович, не будучи верующим, для порядка посопротивлялся – придерживая брюки, трусы, прикрывая чресла, – но не слишком, чтобы не обидеть девушек ненароком, а потом сдался, расслабился, с удовольствием отдавшись в их быстрые, ласковые руки, и они подняли его и понесли куда-то бережно и торжественно, точно кумир для совершения сакрального обряда. Обрядом оказалось омовение в бассейне в окружении десятка резвящихся красавиц, массаж, притирания, поглощение настоев и настоек, посещение римской парной, потом снова бассейн, опять массаж, снова настои и снова… а потом он уснул – и сном были райские наслаждения…

Он проснулся от ощущения, что в постели, рядом с ним, кто-то есть. Это было слишком необычное ощущение, чтобы сознание Петровича, пусть даже в условиях глубокого сна и, вероятно, последствий не менее глубокого опьянения, оставило его без внимания и не отправило сигнал в соответствующий отдел центральной нервной системы для немедленного пробуждения.

Проснувшись в абсолютной темноте, ничего еще не вспомнив, он инстинктивно прислушался – и правда, услышал рядом с собой чье-то посапывание. Такого с ним не случалось уже лет сорок. Он всегда предпочитал спать один. Редкие нарушения этого правила были связаны с упоминавшимися выше матримониальными намерениями, а потому теперь ассоциировались им в качестве опыта негативного. Кто же это мог быть? Он осторожно, чтобы не разбудить человека, оказавшегося рядом, протянул руку и, наткнувшись на что-то мягкое, теплое, упругое, мгновенно определил, что это часть женского тела. Впрочем, мысль о том, что посапывание – легкое и безмятежное – может принадлежать мужчине, он даже не рассматривал. И все же, кто это мог быть? Воспоминания про очаровательных обитательниц Элизиума, сакральные обряды и последующие райские наслаждения давали представление о числе претенденток на место в его постели, но абсолютно не указывали на ее личность. Кстати, голова его, хоть и не содержала данных по поводу соседки, была удивительно ясной, будто он и не выпил литра полтора шамбертена, а перед тем еще несколько бокалов вина, – доза для него просто смертельная, исходя из сегодняшних возможностей. Да и общее состояние организма нисколько не соответствовало этой дозе – наоборот, было полное впечатление, что каждый из литров и миллилитров выпитого пошли ему исключительно на пользу, придав ощущение необычайной силы и способности свернуть горы, если потребуется. И действительно: ночью он их сворачивал – теперь он был уверен в этом (но с кем, хоть убей, не мог вспомнить). Да, он испытал потрясающее впечатление от собственного тела, когда, проснувшись, почувствовал себя полностью здоровым, то есть у него нигде ничего не болело, а дышалось так легко и радостно, как, наверное, бывало в молодости. Вот с этим чувством – как в молодости – он и заснул снова…

Проснувшись опять (часа через три, должно быть, согласно его ощущений), он первым делом прислушался: дыхания рядом не было; тогда он протянул руку и понял, что соседнее место в постели освободилось. Только после этого он решился повернуть голову, чтобы убедиться: незнакомка, разделившая с ним постель этой ночью, покинула ее, оставив лишь смятую подушку как напоминание о себе, а на ней – темный волос, изогнувшийся в виде знака вопроса. И вмятина на подушке, и знак вопроса хорошо были видны в сумраке, уже разбавленном жиденькой белой краской тумана, разлившегося в воздухе спальни, а значит, подумал Петрович, согласно понятиям этого дома, наступил день и значит, хочешь не хочешь, пора вставать. Поднявшись с кровати, он, голый – бледное пятно, утопленник в темной воде омута утреннего света, – покрутил головой, желая отыскать свою одежду или что-нибудь подходящее для прикрытия наготы. Одежды не нашлось, зато обнаружились почти новые сандалии его размера – они стояли у кровати, терпеливо ожидая хозяина. Он обмотался простыней, обул сандалии и прошелся по комнате – размахивая руками, выпячивая грудь, выбрасывая ноги в сторону, – чтобы понять, насколько надежен его наряд. Он чувствовал себя, как никогда, прекрасно – вот почему танцующей походкой подошел он к постели, снял волос с подушки и тщательно обследовал его. Петровича интересовал цвет, длина и даже запах волоса. Потом он приник к подушке, на которой провела ночь незнакомка; глубоко втянув в себя воздух, он не почувствовал привычного головокружения – лишь томящий запах женщины, такой же, как у волоса, запах, напоминающий аромат раздавленной земляники.