Следы на Снегу - На перепутье

– У меня на это ушло слишком много сил и времени.

– Позволь тогда сопровождать тебя. Не хочется, чтобы он снова попытался причинить тебе вред.

– Я готов к встрече с ним. Будь уверен, больше не дам в себя стрелять.

Август пристально посмотрел мне в глаза:

– Сынок, сдается мне, что у тебя есть какие-то свои причины найти Айзека, кроме желания сдержать слово. Я прав? Если хочешь отомстить, то лучше не надо. Месть разъедает и отравляет душу, она того не стоит, поверь. Я знаю, ты тот еще упрямец, и не умеешь отказываться от задуманного, но прошу тебя – отступись. Забудь про Айзека.

– Я не собираюсь никому мстить. Просто хочу выяснить одну вещь, – и это действительно была правда.

У меня возникла теория, которую я должен был проверить. Ночные кошмары участились после того, как исчез Айзек, и я подумал, что если найду его, то они прекратятся. Может, на самом деле тут нет никакой связи, но мне необходимо убедиться в этом самому. Поэтому я с такой легкостью дал обещание Лиане. Возможно, брат и отец правы, и нам не стоит вновь встречаться; и новое столкновение обернется чем-то похуже, чем в прошлый раз; или же ничего не произойдет. Я мог только гадать.

– Хорошо, я верю тебе, – Август вздохнул. Понимаю, что он, зная своего брата, хочет уберечь меня, но не может, да и не имеет права, ограничивать мою свободу.

Мы снова погрузились в молчание. В такие минуты мне хочется вскочить и чем-то заняться, неважно, чем, лишь бы не оставаться на месте. Разговоры, как и молчание, тяготят меня. Но что я мог делать в четыре часа ночи? Оставалось сидеть, крутить в руках опустевшую чашку и лихорадочно перебирать возможные темы для обсуждения. Или искать благовидный предлог, чтобы уйти. В конце концов решаюсь задать вопрос, который преследовал меня несколько месяцев.

– Давно хотел тебя спросить… Ты звонил мне в начале лета, помнишь? – чтобы хоть как-то занять руки, я достал нож и начал счищать кожуру с яблока. Лидия отправила нас домой с целым пакетом еды.

– Да, помню. Ты не ответил, – Август явно почувствовал облегчение, когда я проявил инициативу.

– Что ты хотел тогда сказать?

– Ничего особенного. Просто подумал, что в такой паршивый вечер нельзя оставаться одному.

– И все? – я был немного разочарован.

– Я вернулся из тайги раньше, чем планировал. Странный был день, все валилось из рук. Обратно почти бежал, словно боялся опоздать, хотя спешить не было повода. А потом что-то меня толкнуло – и я набрал тебя. Не знаю, что бы я сказал, если бы ты ответил. А почему ты вдруг спросил?

Я вздохнул. Раз поднял эту тему, надо было продолжать:

– Когда ты позвонил, я стоял у окна и думал, что будет, если спрыгнуть вниз. У меня умирал друг, я вернулся из больницы, утратил контроль над собой и не смог справиться с болью, – я сжал рукоятку ножа, так, что побелели костяшки пальцев. Было невероятно трудно произнести эти слова, но Август должен знать.

– Алек, я даже не подозревал, – выдохнул он.

– Через несколько дней я узнал, что он умер. Я сжег его вещи и дом, затопил лодку. А потом, возвращаясь в город, молил только об одном – чтобы навстречу попалась какая-нибудь фура, в которую я смог бы влететь. Но по пути меня отпустило… Не знаю, зачем все это рассказываю. Я ведь далеко не тот, каким кажусь. И боюсь, что ты тоже воспринимаешь меня не таким, какой я на самом деле. У меня много проблем, с которыми я не справляюсь. Ты еще не видел, каким я бываю во время приступов – здесь они еще не происходили. Ночные кошмары по сравнению со всем этим – ничто. С ними можно жить. С остальным – труднее.

– Я знаю. Кирилл мне говорил. Я хотел к тебе приехать, когда узнал, но он меня опередил. Это ведь началось после взрыва?

Я кивнул.

– Просто хочу, чтобы ты знал. Хочу быть с тобой честным. У нас нет времени на ложь и полуправду. Может, я слишком драматизирую. Или сгущаю краски. Мне всегда было трудно открываться людям. Даже брату. Я никогда не говорил ему об этом. Тебе сказал, потому что ты единственный, кто может понять. Ты ведь тоже почти Охотник. И тоже всю жизнь разрывался между собой и тем, вторым. Не знаю, сколько еще смогу выдержать. Но постараюсь быть тебе хорошим сыном, – все это я скорее выдохнул, чем произнес. Слова вылетали сами собой, короткие, отрывистые фразы повисли в воздухе. Ночью я не способен составлять пространные предложения или пытаться смягчить свои слова. Это время Охотника – а он привык мыслить и выражаться прямо, без обиняков, не стараясь обойти острые углы.