Эрнест Мельц - Кукловод

По разным причинам жить с ними было невыносимо. Еще с приюта я научился быть терпимым к привычкам и заскокам других людей и старался с пониманием относиться ко всему, но кроме редких моментов, когда Холбек готовил плов и угощал всех по большим праздникам, увидеть нас вместе за одним столом было невозможно. Каждый вечер, когда приходила пора застольных песен, я с головой закутывался в одеяло и мечтал о том дне, когда смогу позволить себе свое собственное жилье. Но эта мечта была такой же невыполнимой, как и моя детская – поездка в Париж. Лежа под одеялом, я закрывал глаза, старался отключить слух и всматривался в цветные разливы, всплывающие в темноте моей черепной коробки и сменяющиеся еще более яркими картинками моих ночных фантазий.

Зимой нас выгоняли на пути убирать снег за несколько часов до того, как на улицы выходили дворники, и я мог некоторое время наслаждаться видом нетронутых заснеженных улиц. Еще горели уличные фонари, и если снег не переставал, то взору открывалась воистину сказочная картина. Неспящий город казался в такие моменты ожившей картиной с полотна Левитана: узкие улочки, дома со старинным фасадом, заснеженные дороги, стирающие грань проезжей части и тротуаров, старый фонарь и пустые витрины еще не открывшихся магазинов.

Неподалеку была одна лавка, которая открывалась самой первой, задолго до прихода посетителей. И запомнил я это по большей части из-за того, что открывала ее молодая девушка. Каким бы ненастным ни было утро, она всегда приходила рано и зажигала первый свет, предвещавший новый день. В одно такое утро была сильная метель, и мы скрылись за углом соседнего дома, убирать было все равно бесполезно. И даже в такой день она пришла, вжимаясь в огромный теплый шарф, который укутывал ее шею и половину лица. Пробираясь к магазину сквозь сугробы, она поскользнулась и чуть не упала, уцепившись за ручку дверцы. У меня только успели дернуться ноги в ее сторону, как она, завершив свой невероятный пируэт, залетела в магазин. Я тогда удивился ее ловкости и той грации, с которой она чуть было не рухнула головой в сугроб.

Это ей ничуть не помешало. Она, как и прежде, зажгла свет, озаривший всю улицу, и принялась за работу. Я переживал, что она все же могла пораниться, получить вывих или растяжение, и хотел посмотреть, не нужна ли ей помощь. А возможно, мне просто было интересно, чем она там занимается в столь ранний час, и я пошел посмотреть. Подходя ближе к витрине, я услышал музыку и только сейчас заметил надпись на окне. Это был музыкальный магазин. Я заглянул в окно. Играла незнакомая мне музыка. Звук был чистым, и складывалось впечатление, что играл живой оркестр, и играл он очень хорошо. За окном я увидел большие стойки с музыкальными дисками, повсюду были красочные постеры, а с потолка свисала огромная стеклянная люстра. Вся атмосфера магазина была наполнена светом, музыкой и легкостью. Я увидел, как с той же легкостью порхала от одной полки к другой девушка. Ее длинные светлые волосы спадали на плечи и двигались в такт музыке, словно управляемые невидимой рукой дирижера. Она кружилась под музыку, раскрыв объятия и запрокинув голову. Я видел улыбку на ее устах, но никак не мог понять, чему она так радуется. А она продолжала кружиться, разливая тепло и свет по всему залу и за его пределы. Я был поражен ее красотой. Я стоял по ту сторону стекла, мне в лицо без конца летел снег, а я уставился на нее, как на экран телевизора, и казалось, то был далекий, манящий, чуждый и недосягаемый мир.

Когда девушка остановилась, я побоялся, что она может меня увидеть, и поспешил уйти. Пятясь спиной от двери, я поскользнулся и рухнул на землю. В момент падения я чувствовал себя грязным мешком с картошкой, который с силой выбросили из вагона проезжающего товарняка. Мое худощавое тельце бултыхалось в огромном бушлате, и это смягчило мое падение. От меня даже полетели клубы пыли, быстро осев черной пеленой под тяжестью падающего снега. Я лежал и не мог прийти в себя, и вовсе не от удара в затылок. Тот удар был много сильнее и проник в самое сердце. На лицо неторопливо садились снежинки, а я лежал и смотрел, как некоторые из них от моего горячего дыхания тают прямо на лету и тяжелыми каплями падают в мои открытие глаза.

На следующий и все последующие дни до самой весны я вставал еще раньше и убирал дорожку перед ее магазином. И каждое утро любовался теплым светом из ее окон, чуть слышными разливами непонятной музыки и ее головокружительными танцами.